Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

И начала падение на пол.

Даже не оглянувшись, я отчетливо «увидел» происходящее, что-то словно толкнуло… а яйца? наш завтрак?! Ведь они пострадают в неминуемом побоище! Резко оглянувшись, сильно оттолкнулся — и прыгнул… Бутылка ровнехонько легла в мою, подставленную у самого пола, ладонь. Как будто я голкипер, под рев стадиона (правда, все происходило в зловещей тишине) доставший безнадежный мяч! И вот уже на ногах — и протягиваю мертвенно посиневшим браткам бутылку.

— Ну, ты прямо Бэтмен, — сказал один. — Летающий Человек!

— Это звучит гордо, — согласился я.

— Давай… выпьешь с нами? — предложил другой. — Нальем тебе.

Да я не пью, ребята! (Иначе как бы развил потрясающую реакцию и прыгучесть?)

Через полгода, с дикого берега Байкала я прыгнул в беснующийся прибой. Фыркал и отплевывался, как морж (я имею в виду отважных «моржей» — любителей зимнего плавания), боролся с кипением ледяных водоворотов. И вдруг… точно так же меня что-то толкнуло в спину… Предчувствие? Резко оглянулся на берег. Огромное существо, покрытое шерстью — живая черная гора! — обнюхивало мои, брошенные на песке штаны, кеды и майку.

Медведь!!!

Я едва не скопировал Ди Каприо в финальной сцене фильма «Титаник», когда его лицо медленно и красиво исчезает в ледяных глубинах.

Не могу сказать, что «у меня все похолодело внутри»: я и так был в эпицентре вселенского холода! И сколько еще продержусь, полминуты? Чудовище на берегу… Ничего себе, ласковый Миша! (И вернется ли в свой сказочный лес?!) Да он пригнулся, мощно уперев лапищи, и был похож на японского борца сумо. Если можно представить такого «борца»! Рост два с половиной метра, черно-бурая шерсть. Угрюмо набычив косматую башку, уставил в мою сторону злобные дробины свинцовых буркал. Какой это медведь?

Это все, что угодно. Но это не… Крышка ледяного подполья грохнула по затылку. Надо мной захлопнулось небо. Зеленоватая мгла разрывала уши безмолвием.

Знакомство с подводным миром Байкала не входило в мои планы. Неужели… это край сознания… тревожным аварийным сигналом мелькнуло воспоминание… Не об этом ли предупреждал мой друг, одноклассник К-ов? Он работает спасателем МЧС. Стоило прислушаться к его словам!

Как я оказался в этом медвежьем углу, на диком берегу, на плато Давыдова? (Господствующее положение в этом районе занимает голец Давыдова, названный в честь автора песни «Славное море, священный Байкал».) Ведь сюда… я это знал точно! — даже браконьеры не заплывают.

…Начать надо, пожалуй, с того, что однажды устраивался на работу в одну скучнейшую московскую фирму. Скучные кадровики в своем скучном отделе заставили написать (скучную, стоило предположить) автобиографию. Но я начал интересно и на мой взгляд эпически: «Я родился в Восточной Сибири, недалеко от Священного озера Байкал».

Где-то читал про то, как ученые исследовали историю одного народа, жившего на берегу океана. Культура его была довольно развита, но нигде: ни в черепках, ни в оставленных знаках или рисунках не было никакого намека на океан. Ни рыбацкой снасти, ничего похожего на лодку. Этот народ не плавал, не использовал дары океана и, уж точно, никто в нем не купался. Пасли скот, выращивали какие-то злаки, собирали плоды. А океана не замечали, будто его нет… или делали вид, что не замечают? Ученые только разводят руками.

Так и я. Родился недалеко от Байкала, и бывал на его берегах, конечно. Восхищался, как все, его красотой. Вел себя, в общем, как обыкновенный отдыхающий. И только в Москве, вдали, по-настоящему осознал величие Священного моря. Собрал все силы — совершил прыжок в шесть тысяч километров!

Да, я искал дикие места, медвежьи углы, нехоженые тропы. Спрашивал друзей и знакомых в родном городе. Прожженные рыбаки и заядлые туристы предлагали заманчивые маршруты… но идти туда в одиночку? Да ты с ума сошел?! Э, брат-москвич! — бывалые «краеведы» по-товарищески толкали меня в плечо. Мы тебе такие места покажем! Рыбалка, песчаные пляжи, купание! (И водка просто выплескивалась из их намеков: ну да, а там костры цивилизации, все истоптано «первооткрывателями» на джипах-вездеходах, взбаламучено «робинзонами» на гидроциклах.) Постепенно из случайно брошенных фраз, рыбацких и туристских баек — и, конечно же, книги замечательного путешественника О. Гyceва «На очарованном берегу», где есть описание этого района, — свилась тропинка моего похода на плато Давыдова.

На своего одноклассника, работающего в МЧС, на его географические познания, я очень рассчитывал. Но только подступил с вопросами об этом плато, как он констатировал (подобно тому, как врач ставит диагноз):

— Так и есть, Гусева начитался. Хочешь об этом поговорить?

— О! это моя настольная книга.

— А то, как он рассказывает о могильной плите в Островках?

(Островки расположены дальше тех мест, куда я собрался. Но тем не менее… Описание замшелого камня с выбитой, весьма красноречивой эпитафией: «Василий Яковлевич Рогов. 51 г. Иван Семен. Карнашов. 24 г. Убиты за 3 буханки хлеба. В апр. 1923 г.» — это, конечно, впечатляет.)

— Да, не очень оптимистичный отрывок.

— И лучше тебе не соваться туда, — категорически заявил спасатель.

— ?!

— Ты можешь оказаться на краю сознания.

— …?!..?!

— Край сознания… как бы тебе объяснить… Вот, в романе одного нашего сибирского писателя мне запомнилась сцена. Два друга-золотоискателя еще во времена оные, царские, отправились в верховья золотоносных рек, в отроги Баргузинского хребта. Забрались, где и черт ногу сломит, моют золотишко. На них наваливается и зверье, и голод, и цинга, и холод. Но спасают друг друга, каждый готов жизнь положить, лишь бы товарищ выкарабкался. Набили себе по мешочку, возвращаются, уже видны огни поселка. А там заготконтора, кабак, девки. Гуляй, рванина! И один решил побриться, накипятил воды в кружке, просит друга, чтобы подправил ему бороду, протягивает бритву. Тот начинает брить… и шальная мысль… «А как бы сейчас бритвой, того, по горлу?» Только подумал (и сам тому изумился). А бородач вдруг тоже об этом подумал (и изумился). И который с бритвой тихо-тихо опускает лезвие, отходит. А бородач тянется к ружью. И его кореш тянется к ружью. И так, держа друг друга на мушке, собирают пожитки. Осторожно расходятся. И больше никогда в жизни не встречаются.

— Ну, ты загнул! — Я был озадачен не совсем подходящей, мне показалось, ассоциацией. — Ведь здесь явный мотив. Золото, нажива, обогащение. А я-то иду один.

— Х-ха! — мой друг как-то загадочно (если не сказать, зловеще) усмехнулся. — Вот-вот… поначалу ты будешь один. А потом тебе захочется побриться. И ты протянешь лезвие своему отражению. А мне что? Бегать по лесу и собирать тебя? Нет, «таможня» в моем лице «добро» не дает. Что говорил Мастер Шэ? «Я живу напротив городской тюрьмы, но не хочу жить напротив собственного дома». Золотые слова. Сходи, кстати, к Мастеру, навести его.

Вот как! Придешь к товарищу, хочешь узнать что-то о маршруте. А тебе вешают лапшу о каких-то психологических аномалиях. Схожу-ка, и правда, к Мастеру Шэ. Так в школьные годы мы звали нашего учителя на Станции юных туристов (его фамилия начинается на «Ш»).