Угодья Мальдорора - Евгения Доброва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тут есть одно грибное место, давай посмотрим, — предложил Сашка. — Времени полно. Может, белые найдем.
Белых на Сашкином месте не оказалось, вернее, прямо перед нами их кто-то собрал — во мху белели свежие срезы. Обидно. Сашка даже свистеть перестал.
— Может, в березняке поищем?
— Не-а, они только тут, под этой вывороченной сосной. Ой, смотри, бледная поганка, — Сашка указал на небольшой молочно-белый, словно фарфоровый гриб. — Можно с сыроежкой перепутать: съешь и умрешь.
— Серьезно? — Я присела на корточки, чтобы лучше разглядеть бледную поганку. Гриб как гриб, красивый даже. Пелеринка под шляпкой, ножка тонкая.
— Она из луковицы растет, видишь, — Сашка указал мыском ботинка, — а сыроежка сразу из земли.
— А если просто сорвать? — спросила я.
Сашка посмотрел на меня, потом на поганку и на мгновение задумался.
— Тоже умрешь, — сказал он, впрочем, не вполне уверенно. — Через руки.
И добавил:
— Пойдем?
За Лисьими Горками мы свернули с просеки на узкую, почти незаметную тропинку. Продираясь сквозь бурелом и заросли бересклета, мы шли дальше на северо-запад. По дороге Сашка рассказывал о животных и травах. На это он был мастер, даже письма в передачи о природе писал от имени пенсионеров — развлекался.
— Видишь, олень грыз, — ствол молодой осинки основательно обглодали в метре от земли. — Они привередливые: если один кору сожрал, второй уже не подойдет.
— Откуда ты знаешь?
— Читал.
— А это что, дикий чеснок?
— Осока. Берешь так, — Сашка выдернул стебель из устья, — и эту мягкую белую сердцевину можно есть.
Он покусал соломинку.
— Вкусно?
— Ну… средне. А это папоротник.
Я тронула порыжевшую ветку-опахало с изящным завитком на конце.
— А эти штуки я ела.
— Они же ядовитые!
— Ну, может, не эти… как же его… орляк. Мамка с папкой жарили. Наверное, то что надо собрали — геологи все-таки. Никто не отравился. Ой, а это что за гриб на дереве?
— Это не гриб, нарост. Попала какая-то дрянь в ранку, и стало вырабатываться много волокон — как защита.
— А чага — то же самое?
— Чага? Нет. Здесь дерево справилось с инфекцией, а там не смогло.
— Как думаешь, звери здесь есть?
— Осенью проще всего на кого-нибудь нарваться. Например, на мишу… Но если сныкаешься, то не тронет.
— На дерево?
— Можно за дерево. Или в кусты. И молча сидеть, пока не уйдет.
— Они же вечером спят.
— Мишки вообще не спят. Они зимой отсыпаются.
— А если кабан?
— Громко орешь и идешь на него — сразу убежит. А вот и они… звери… где-то рядом… Осторожно, не наступи!
Прямо на тропинке лежала кучка.
— Чьи это какашки, оленьи?
— Это был лось молодой.
— Похоже на черносливины…
— Лучший калифорнийский чернослив. Хочешь попробовать?
— Да ну тебя! Фу! — Я пихнула Сашку локтем.
— Слышала когда-нибудь, как олени свистят?
— Нет. Видела, как гадят.
— Ха-ха! А свистят они коротко так. Фьить. Фьить. Смотри, вот это вороний глаз. У него ягоды бывают. Некоторые их кушают, а потом в туалет бегают. Очень сильное слабительное, можно вообще коньки отбросить. Там много серомона, приводит к летальному исходу. Когда идешь в лес, всегда надо знать, чем можно питаться. Заячья капуста, например, съедобная, типа щавеля, только помногу лучше не есть.
— Почему?
— Да тоже пронесет. Но если чем-то отравишься, то надо, наоборот, съесть побольше.
— Саш, — спросила я, — тебе не страшно?
— В смысле?
— Здесь, в лесу.
— Смеешься?
— Ладно, расскажи еще что-нибудь.
— Люцеферия есть растение. Съешь такую штуку и через полтора часа коньки двинешь: там синильная кислота в очень большом количестве — в одной шишечке около четырех граммов. Она, собака, вкусная, такой, знаешь, у нее аромат, на кокос похож.
— Ты что, пробовал?!
— Попробовал.
— Она же смертельная.
— Выплюнул сразу, — ухмыльнулся Лифчик, — видишь, живой.
— А мой папа мухоморы ел, — вспомнила я.
— Красные?
— Нет. Серые. Жемчужные. В подлеске нашем собирал.
— Шаманы тоже мухоморы едят, — отозвался Сашка, — а потом с духами разговаривают. Твой папа не разговаривал?
— Кто ж его знает, он лег на диван и уснул, — ответила я, а сама подумала: надо будет папика-то расспросить, ага.
— Мухоморы что! Вот есть в лесу одно растение, на Руси называли блядолют. Такой кустик, напоминает мать-и-мачеху, там тоже ягодка, большая, розовенькая, похожа на морошку, и в ней огромное содержание мышьяка. Скушаешь, сразу первые симптомы отравления: глаза краснеют, сопли текут, мандраж, холодный пот — а потом происходит заворот кишок, и готов.
— А почему блядолют?
— Б…дей им кормили, чтоб те сдохли. Давно, при царе…
— А это что за цветок?
— Обычный лютик луговой. Можешь сорвать, не бойся.
Вот такие беседы вели мы с Лифчиком по дороге. Слышала бы наша ботаничка! Ну хоть разок бы послушала. А то скажет: «А сейчас, ребята, Саша объяснит вам новую тему. Я приду через десять минут, посидите тихо, хорошо?» — и сваливает на пол-урока к библиотекарше чаи гонять.
Мы пересекли лужок, углубились в лес и вышли к Черному ручью, окруженному зарослями молодых елочек. Это была половина пути. За ручьем обогнули военное стрельбище и двинулись в направлении железнодорожной станции. Километра через три-четыре начинались болота. В позапрошлом году мы с мамой однажды ходили туда за клюквой, а заодно и калины набрали по дороге. Я только собиралась рассказать об этом Лифчику, как вдруг послышался далекий звон колокола.
— Тс-с… слышишь?
— Ага…
— Это с Поповки, там церковь есть, — предположила я.
— Поповка в другой стороне, — ответил Сашка.
Мы прислушались, но звон больше не повторился. Нам стало не по себе.
— Показалось, наверное, — пробормотал Сашка.
— Не показалось, я точно слышала.
Мы еще немного постояли и помолчали. Тишина, только ветви скрипят от ветра.
— Из-за туманов такое бывает — кажется, что слышно отсюда, а источник звука совсем в другой стороне.