Проводник - Александр Варго

– Ага! – торжествующе воскликнула Катя, словно и ждала этого предложения. – Вот ты и проговорилась, дорогая сестричка! Теперь все ясно, могла бы с этого и начинать, а не про яблоки тут фигню всякую рассусоливать. Меня, значит, в дурку опять. А ты сюда, да? Порядок типа наводить. Да иди ты!

В кухню бесшумно заглянул Сан Саныч.

– Катенька, вы звук не прибавите? – спросил он, поправляя очки. – Пожалуйста, самую малость…

Скривившись, как от зубной боли, Катя схватила наполненную чашку и, не глядя, швырнула ее в призрака. Чашка, пролетев сквозь бесплотную фигуру и расплескивая еще теплый чай, со звоном разлетелась об стену. Сан Саныч печально вздохнул, вновь испарившись в воздухе.

Лариса вздрогнула, в глазах плескалась паника.

– Господи, да что с тобой?!

– У меня все отлично! – рявкнула Катя. – По крайней мере, было, пока ты не пришла!

– Ты сейчас в каком-то расстройстве, – как можно мягче проговорила Лариса. – Я же вижу.

– Ни хрена ты не видишь, – угрюмо ответила девушка. – Хоть бы раз… Хоть бы… Пришел кто-нибудь ко мне.

Помедлив, Катя добавила едва слышно:

– Кто мне так сильно нужен…

Лариса глубоко вздохнула. Она искренне пыталась понять чувства сестры, но сейчас все выходило за рамки, стремительно и неумолимо, как кипящее варево из котла, под которым разожгли слишком большой костер.

– Если ты опять чувствуешь свою вину за… – она на мгновение запнулась, словно споткнувшись об корень. – В общем, ты понимаешь. Тогда ты з-з-зря, Катюш. Твоей вины здесь нет. Жизнь, она…

– Что ж ты добрая-то такая, Ларис?! Скажи прямо: ты, Катя, пьяная скотина! Это из-за тебя погибли родители!

Потеряв остатки самообладания, Катя сорвалась на крик:

– Ты ведь это хотела сказать?!

– Нет, – вымученно ответила Лариса. Она сидела, сгорбившись, боясь поднять голову, но Катю было уже не остановить.

– Скажи! – крикнула она, продолжая распаляться. Пассивность и смиренное молчание сестры еще больше злили ее. – Наори на меня! Давай! Мол, это ты, Катя, чертова сука, родителей убила! Как будто бы в каждого по пуле выпустила! Это все из-за тебя! Все из-за тебя! Что же ты меня как тупым ножом режешь, сволочь?!

Лариса продолжала хранить молчание.

С губ Кати сорвался усталый вздох.

– Тогда уходи отсюда, – приказала она ничего не выражающим голосом.

Лариса ошарашенно посмотрела на сестру. У нее было такое выражение лица, словно Катя только что отвесила ей пощечину. Она выдавила жалкую улыбку.

– Кать, ты что? – забормотала Лариса. – Ночь на улице! Я ведь с тобой остаться х-х-хотела…

– Доберешься, ничего с тобой не случится, – сказала Катя тоном, не допускающим компромиссов. Видя, что сестра продолжает неподвижно сидеть, она прикрикнула:

– Вали давай!

Лариса медленно поднялась из-за стола.

– А ну-ка стой, – произнесла Катя. – Это что такое у тебя?

Щурясь, она пристально разглядывала красный шарфик, небрежно повязанный на шее сестры.

– Давай его сюда, – решила Катя.

– Зачем тебе? – окончательно растерялась Лариса.

– Отдай, я сказала. Мама его всегда мне давала, а не тебе, – сухо напомнила Катя. – Ты его просто стащила…

Глаза Ларисы возмущенно вспыхнули:

– Когда?! Ты с ума сошла, Кать?

Лицо Кати стало каменным.

– Как ты сказала? – тихо произнесла она. – Повтори.

Лариса с трудом сглотнула подкативший к горлу комок.

– Прости, Кать… Я не это имела в виду.

Она вытерла повлажневшие глаза и добавила дрогнувшим голосом:

– Все, я пошла.

Она двинулась к выходу, прихватив с вешалки плащ. Катя, помедлив, направилась следом, прямо в одной рубашке выйдя за сестрой на лестничную клетку.

– Ты считаешь меня сумасшедшей, да?! – в бессильном гневе крикнула она, и Лариса обернулась.

– Как все, да? – продолжала Катя. – Ты ничем от них не отличаешься, сестричка! Ты просто двуличная стерва! Верни шарф!

Лариса печально покачала головой.

– Прости, Катя… Но этот шарф ты п-п-получишь только через мой труп.

И прежде чем ее сестра успела что-то предпринять, девушка начала быстро спускаться по лестнице.

Шаркая ногами, словно больная старуха, Катя вошла в комнату, плюхнулась на кровать. Взяла липнувший к ладоням пульт, заляпанный на днях яблочным соком, включила маленький телевизор. На экране замелькали кадры ожесточенной погони с перестрелкой.

«Неужели тебе не жаль меня, родную сестру?» – тихо поинтересовался внутренний голос.

Катя поморщилась. У нее возникло странное ощущение, будто где-то под сердцем заворочался крошечный зверек, желающий вылезти наружу.

– Опять я виновата? – вслух усмехнулась Катя, щелкая каналы. Перестрелка сменилась постельной сценой, и она машинально продолжила «листать» программы.

«Тебе ведь на фиг сдался этот шарф, – не унимался голос. – Ты просто хотела сделать Ларисе побольнее… И у тебя это почти получилось».

Катя молчала, с отрешенным видом вдавливая кнопки пульта. Секс сменился музыкальным клипом, затем мультфильмами для категории «18+», потом кадрами дикой природы, и так снова по кругу…

Глаза девушки наливались тяжестью, голова опустилась на грудь, пульт выпал из разжатых пальцев. Спустя минуту Катя спала.

– Вот… Забирай его, – неожиданно раздался знакомый голос, и она лихорадочно вскинула голову, часто моргая. По телевизору шла реклама, и Катя, приподнявшись в постели, растерянно оглянулась.

В дверном проеме стояла Лариса. Лицо бледное и застывшее, словно восковая маска, глаза мерцали холодными льдинками. Тяжело и прерывисто дыша, она странно смотрела на проснувшуюся сестру.

– Ты… вернулась? – спросила Катя, отчасти понимая, что выглядит идиоткой. Ну конечно, Лариса вернулась, вон она, только руку протяни.

– Забирай, – холодно проговорила Лариса, и Катя озадаченно посмотрела на шарф, которым была замотана шея сестры.

«Что-то здесь не так».

Она села в постели, с тревогой глядя на мокрые растрепанные волосы Ларисы и ее заляпанный грязью плащ.

– Да мне уже по барабану, – неуверенно проговорила Катя, мысленно задавая себе вопрос, что могло случиться с Ларисой и что вообще сподвигло ее передумать насчет шарфа.

«Получишь… только через мой труп».

Эта фраза всплыла в ее сонном мозгу, словно пузырек воздуха на поверхность воды.

– В общем, спасибо, – тихо сказала она, начиная нервничать. Ей явно не нравилось оцепенелое и белое как бумага лицо Ларисы, ее тяжелый полубезумный взгляд.