Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино - Жорж Санд

— Этот ваш глухой лес, по-видимому, просто несколько ив, стоящих рядком. А что касается волчьего воя, так это не волк воет, а человек поет. Если он направляется в нашу сторону, то, уж наверное, поможет нам выбраться на сушу.

— А если это разбойник?

— В таком случае это добрый разбойник: иначе он не стал бы предупреждать нас пением, чтобы мы заблаговременно остереглись. Послушайте, Сюзетта, шутки шутками, а ведь он и в самом деле на пути к нам — голос все ближе.

Марсель не ошиблась: над безмолвными полями плыл голос, звучный, густой и мелодичный, хотя несколько грубоватый и совсем не поставленный; аккомпанементом ему служил нечастый, размеренный стук лошадиных копыт, как будто специально отбивавших такт; но голос был еще далеко, и нельзя было ручаться, что певец действительно направляется к болоту, которое вполне могло быть тупиком. Когда голос допел песню до конца, не стало слышно больше ничего: то ли лошадь пошла по мягкой траве, то ли поселянин свернул куда-то.

Вдруг панический страх вновь обуял Сюзетту: она увидала тень, беззвучно скользившую вдоль болота и казавшуюся непомерно большой благодаря своему отражению в воде. Сюзетта испустила вопль, а тень сошла в самое болото и направилась прямо к колымаге, но не спеша и с известной осторожностью.

— Не бойтесь, Сюзетта, — сказала госпожа де Бланшемон, в этот момент сама не слишком спокойная. — Это наш недавний знакомец — старик нищий; он, возможно, знает здесь поблизости какой-нибудь дом, откуда смогут прийти нам на помощь. Друг мой, — выказывая большое присутствие духа, обратилась она к старику, — мой слуга, который тут рядом, сейчас подойдет к вам: укажите ему, пожалуйста, дорогу к какому-нибудь жилью.

— Твои слуга, детка? — фамильярно отозвался нищий. — Его тут нет, он уже далеко отсюда. К тому же он так стар, глуп и слабосилен, что ничем бы тебе не помог.

Теперь уже и Марсель охватил страх.

IV. Болото

Ответ нищего прозвучал злорадной похвальбой человека, пришедшего с недобрыми намерениями. Марсель схватила Эдуарда и прижала его к груди, исполненная решимости Защитить ребенка даже ценою собственной жизни; она хотела уже спрыгнуть в воду и кинуться прочь от нищего куда глаза глядят, как вдруг снова послышался уже знакомый голос — он пел второй куплет той же народной песни, по теперь на очень близком расстоянии.

Нищий остановился.

— Мы погибли, — прошептала Сюзетта, — подходит вся остальная шайка.

— Напротив, мы спасены, — отозвалась Марсель, — это голос честного поселянина.

Действительно, в этом голосе была какая-то спокойная уверенность, а широко разливавшийся бесхитростный напев свидетельствовал о душевном мире и чистой совести. Стук копыт тоже приближался. Поселянин, несомненно, ехал по дороге к болоту.

Нищий отступил к берегу и застыл в неподвижности: казалось, он скорее насторожен, чем испуган.

Марсель высунулась из повозки, крикнула, подзывая проезжавшего всадника; но тот пел так громко, что не услышал ее и миновал бы это место, ничего не заметив, если б не его лошадь: ее испугала возникшая рядом черная масса повозки, и она, храпя, резко остановилась.

— Что там за чертовщина? — прокричал наконец, без всякой тревоги, звучный голос, который госпожа де Бланшемон тотчас признала за голос Долговязого Мукомола. — Эге! Да Это свои! Эй, друзья, вы вроде не на ходу! Да что вы там, перемерли все, что ли, почему молчите?

Сюзетта, узнав мельника, чей представительный вид, несмотря на простоту его костюма, произвел на нее утром приятное впечатление, вновь обрела свою грациозность. Она объяснила, как они с хозяйкой оказались в таком бедственном положении, и Большой Луи, от души посмеявшись над их злоключениями, заверил ее, что нет ничего легче, как освободить их из этого плена. Для начала он должен был снять со спины лошади большой мешок с зерном, который вез перед собой, и, увидев нищего, как будто и не помышлявшего о том, чтобы скрыться, приветливо воскликнул:

— Это вы тут, папаша Кадош? Посторонитесь, мне нужно сбросить мешок.

— Я хотел было помочь этим бедным женщинам, — отозвался нищий, — да воды-то уж больно много, не добраться мне до них.

— Оставайтесь на месте, дядюшка, нечего вам лезть в воду. В вашем возрасте это опасно. Я сам вызволю женщин, без вас.

И он отправился верхом, как и был, спасать госпожу де Бланшемон, причем вскоре погрузился в болото настолько, что вода была лошади по грудь.

— Ну, давайте, сударыня, — весело сказал он. — Вы съедете немного вниз по оглобле и сядете позади меня — Это проще простого. Разве только чуть замочите башмачки: ведь ноги у вас не такие длинные, как у вашего покорного слуги. Да уж, попался вам колымажничек, нечего сказать! Надо же быть таким дурнем — эк куда вогнал вас! Что бы ему взять шага на два левее: там жижи не больше как на шесть дюймов.

— Я очень огорчена, что вам приходится из-за меня принимать такую неприятную ножную ванну, — сказала Марсель, — но мой ребенок…

— Ах да, наш маленький сударик! Верно! Он — в первую очередь. Передайте-ка его мне… Вот так… Ну вот он и уселся впереди меня. Не беспокойтесь, он не набьет себе синяков об седло: ни моя лошадь, ни я сам к седлу не привычные. А теперь садитесь позади меня, сударыня, и ничего не бойтесь: у моей Софи дюжий хребет и ноги не хлипкие.

Мельник доставил мать и сына на берег и осторожно опустил их на траву.

— А я? — завопила Сюзетта. — Меня вы хотите оставить тут, в болоте?

— Боже упаси, душенька, — заверил ее мельник, ужо возвращавшийся за нею. — Так, давайте сюда ваша пожитки, все вывезем, будьте покойны.

По завершении спасательной операции Большой Луи Заявил:

— Теперь пускай этот горе-возница приходит за своим имуществом, когда ему вздумается. У меня нет ни постромок, ни веревок, чтобы впрячь Софи, но я отвезу вас, сударыни, куда вы пожелаете.

— Далеко ли мы от Бланшемона? — спросила Марсель.

— Да уж не ближний свет! Ничего себе дорожку выбрал ваш колымажник! Отсюда добрых две мили до места, а когда мы туда приедем, все будут уже спать мертвым сном и нам нелегко будет до кого-нибудь достучаться. Но если хотите, поедем в Анжибо, на мою мельницу, — до нее и мили не будет; у меня там небогато, но чисто, а моя мать — женщина добрая, она не станет ворчать, коли ей придется встать среди ночи, постелить гостям свежие простыни да зажарить парочку цыплят. Ну как, решено? Поехали, поехали! Без церемоний! На