На стороне подростка - Франсуаза Дольто

Блестяще! Однако, поддавшись порыву, он допустил одно маленькое несоответствие. Там, где начинается женщина, там заря, а не сумерки. Но это допустимо. Сегодня мы понимаем: заря взрослости в сумерках детства.

Заря Гюго соотносится с тем знаменитым пассажем Руссо в «Эмиле», где он называет эту пору «вторым рождением» человека.

Слово «подросток» готово сорваться с губ Жан-Жака, но он не произносит его. Он прибегает к перифразе: кризис, второе рождение. Он описывает этот кризис. Он воплощает его в тексте: «Этот бурный переворот заявляет о себе шепотом зарождающихся страстей… Он (ребенок) глух к голосу, призывающему его к послушанию; это лев, охваченный лихорадкой; он не желает знать своего проводника, он больше не хочет, чтобы его направляли… это не ребенок и не мужчина, и ему никак не попасть в тон которого-нибудь из этих двоих…»

Очень много художественного тумана напущено на период зрелости. В результате слово «подросток» как термин появилось сравнительно недавно. Вплоть до XX века этот период продолжали называть детством или, наоборот, необоснованно возвеличивали подростка, называя его «юный взрослый». Это так далеко от «стоящего на переломе», как говорят сейчас, термина, который позволяет предполагать, что такая возрастная категория существует. Несмотря на это, еще до появления слова (подросток) расцвела литература об эфебах.

Изображение подростка как одинокого существа, мечтателя, несчастного или гениально одаренного юноши – это романтическое видение. В Античности и в Средние века подросток (хотя само понятие еще и не введено) – это человек, часто жертвующий всем или сам принесенный в жертву. Ифигения в Тавриде, Святой Себастьян…

Это все мистические посвященные. Позже появятся и посвященные политические. Лоренцаччо будет с кем конкурировать вплоть до XX века.

Тема неизбежной смерти всегда присутствует в любви двух подростков. У первой любви может быть только трагический конец. Данте: Паоло и Франческа; Шекспир: Ромео и Джульетта.

Эта романтическая линия доходит до Поля и Виргинии. Любовь невозможна. Такая, какая есть, она должна умереть, она не сможет преобразоваться в новую жизнь. Юношеская любовь наталкивается на запреты. Шатобриан в образе Рене поднимает и кровосмесительную тему[10].

Драма «Пелеас и Мелисанда» (Метерлинк) противопоставляет «взрослую» любовь любви подростков. Двое детей не должны любить друг друга, им мешают родственные отношения. Голо двадцать шесть лет. Его младшему брату Пелеасу пятнадцать, а девушке, которую приютил Голо, шестнадцать лет. Пелеас – девственник. Он восхищается Голо и Мелисандой, поскольку она жена его старшего брата. Он отдает ей те чувства, которые открывает в себе благодаря любви, испытываемой им по отношению к той, которая заменила ему мать. Для Мелисанды же Голо – символический отец. Великий жрец запрещает двум юным существам быть вместе, потому что он один хочет стать предметом их поклонения. Эта постромантическая тема актуальна и сегодня, в аспекте власти, данной взрослому над юностью, это мистическое обладание подростками, которым пользуется глава общины или группы, даже «банды».

И только Флобер в своей гениальной новелле «Сентябрь», незаслуженно почти забытой, которая написана в форме исповеди, сумел найти слова для выражения одиночества и любовного томления юного влюбленного, которому не обрести утешения в природе – созерцание ее только усугубляет его страдания. Руссо в своих «Прогулках одинокого мечтателя» – это взрослый, вспоминающий детство, но нужно прислушаться к Флоберу, чтобы почувствовать первый лиризм отрочества.

Немецкая литература XVIII века уделяла большое внимание подросткам, продолжая старую традицию воспитательного романа, романа-инициации, романа-обучения.