Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков

Альберт Калужский убрёл в аптеку и затеял высокоучёный разговор с фармацевтом, а воины возвратились на постоялый двор. «Грек выторгует, швед отберёт, — утешался Щавель невесёлыми пословицами. — Завтра у оружейника наберу два короба стрел для осадного лука и попробую выцепить катушку волоса. На складе котомки кожаные надо не забыть и одёжу каждому по мерке. Сапоги… Пусть завсклада желчью изойдёт».

Жёлудь нёс покупку и всю дорогу лыбился как блаженный. Лук в самом деле был тяжёлый и слишком яркий для леса, но парня это нимало не смущало. В нумерах Жёлудь подтянул тетиву. Щавель проверил, примерился.

— Дело! — постановил он, вдев стрелу в гнездо. — Тетива драконовая, новая, прослужит долго. Пять тысяч выстрелов минимум. Смазана… — Щавель понюхал тетиву, — искусственным воском, но в меру, не перетяжелили.

Выпрямился, натянул лук до уха.

— Килограммов сорок с лишком, хорошо со стен бить, — прикинул старый лучник. — Серьёзно. Как раз для тебя, сынок. Держи свою обнову!

— Спасиб, батя! — просиял Жёлудь. — Не подведу!

— Пристрелять бы тетиву, — сказал Щавель. — Ничего, успеешь в походе. В первые дни всё равно быстро не покатим. Завтра у нас будут сборы в дорогу, а сейчас, парни, приводим себя в порядок. Мы идём на княжеский пир!

Ватага опоздала к началу. Скопившимся у парадного крыльца нищебродам уже вынесли подачку, однако до объедков, как заметил Щавель, было далеко.

На нижней ступеньке нагло расселся измождённый мужчина лет сорока пяти, с серебристым ёжиком волос, посреди которого топорщился крашенный соплями зеленоватый ирокез. Одет мужчина был в драный шведский свитер и растянутые на коленях портки. Он угрюмо глодал варёную рыбу, сплёвывая кости обратно в шлёнку.

Щавель остановился:

— Здравствуй, Лузга.

Мужчина зыркнул исподлобья, ощерился по-волчьи:

— Щавель? Тебя-то как, старого, занесло?

— Князь пригласил, — с достоинством ответил Щавель. — Ты почто рыбу какую-то жуёшь, словно зимогор на паперти?

— Да я хоть хрен жую, да на воле живу, — огрызнулся Лузга.

— Идём с нами.

— Я жетон свой вчера потерял, а может, пропил. Да чёрт с ним!

— Ерунда, уладим.

— Кто раба пустит?

— Не парься.

— Это уд в гузне парится, а я обедаю.

— Идём, — терпеливо повторил Щавель.

— Хы, — Лузга вытер руки о башку, отставил миску, к которой тут же метнулись нищеброды, и с ленцой поднялся. Двигался он развязно, как на разболтанных шарнирах, привычно ставя в известность окружающих о своей возможности в любую секунду положить на них огромный болт.

Вход по праздничному делу пас усиленный наряд. Щавель предъявил пригласительный жетон, кивнул на спутников:

— Эти трое со мной.

— Пропуск на одного, — процедил ражий детина в красном золотогалунном кафтане.

— Елду сосёшь, губой трясёшь? — немедленно залупился Лузга.

По невидимому сигналу подтянулась четвёрка дюжих молодцов внутреннего поста с дубинками на поясе.

— Шли бы вы подобру-поздорову, — дружинник попёр на дармоедов, затеяв массой выдавить их с крыльца, но натолкнулся на холодный и жёсткий взгляд Щавеля. Рука сама потянулась к дубинке.

— Не вздумай, — Щавель не сдвинулся с места. — Яйца оторву.

Неизвестно, чем закончилось бы, однако из кремлёвского нутра вынырнул Иоанн Прекрасногорский. Молодой чиновник был принаряжен, опрятен и трезв. Должно быть, мудрый князь приставил следить за входящим трафиком.

— Здравствуй, командир Щавель! — мгновенно сориентировался он. — Ты как раз вовремя.

Дружинники расступились, с испугом и недоверием глядя на невзрачного человека с глазами как ледяной меч. Командир — предводитель тысячи воинов, внушал уважение и страх. Всех новгородских командиров кремлёвская охрана знала в лицо, то были бояре и они давно сидели за княжеским столом. Неизвестный командир вызывал тревожные мысли. Кто ведает, чего ждать от незнакомца? Захочет — убьёт, и ничего человеку за убой холопа не будет. Мог и муды оторвать, как обещал. Он если боярин, то стой да терпи, пока рвёт, иначе на кол.

Богатая череда переживаний отразилась на лицах дружинников. Головы поникли, а понты разбились вдребезги.

Иоанн Прекрасногорский вышел на крыльцо.

— Со мной трое, — предупредил Щавель. — Мой сын Жёлудь, Лузга и вот этот ухарь в красном колпаке, Михан.

— Не похож на матроса, — пошутил Иоанн.

— Станет, — обронил Щавель. — Попадёт на галеры… или на рею, ворон кормить.

— Проходите, гости дорогие, — рассмеялся Иоанн. — Рад видеть вас за большим столом. И тебя, уважаемый Лузга, тоже.

— Имал я вас в попу и, наверное, в жопу, — от чистого сердца признался Лузга. — Всю вашу гадскую систему и тупорылую канцелярию!

— Вынужден правилами внутреннего распорядка осведомиться, нет ли у вас при себе оружия?

— Лузга, у тебя есть оружие? — спросил Щавель.

— Нет, — серьёзно ответил Лузга.

— У нас нет оружия, — сказал за всех Щавель. — Веди спокойно, почтенный Иоанн. Кстати, не чрезмерно ли нас набралось?

— Ты, командир Щавель, волен привести кого угодно и сколько угодно, — известил Иоанн, сопровождая ватагу в трапезный зал. — В разумных, естественно, пределах.

— Да базар нанэ, порожняк ты гонишь, — Лузга шкандыбал, засунув руки в карманы. — Базар тебе нужен!

Гул, доносящийся из распахнутых дверей, превратился в оглушительный гомон, когда они вошли в зал.

— Тебе, — вежливо напомнил Иоанн, — среди людей места нет.

— Помню я, с вами хрен забудешь, — насупился Лузга. — Люди… такие козлы!

Запахи… Парни широко раздували ноздри, вертели головой, глаза их засверкали. Ароматы жаркого и печева обрушились на них со всех сторон, и с каждой стороны разные.

Середину трапезного зала занимал огромный общий стол, густо обсаженный людьми. К дальнему его краю примыкал серёдкой стол княжеский, высившийся на особом приступочке. Вдоль стен тянулись столы поплоше. Возле окон пировала мутная шлоебень и молодёжь, возле двери ютились барды, эльфийские евнухи, танцоры, акробаты и шуты, а также вольная, но полезная чернь. К ним сразу же направился Лузга.

— Дозволь проводить, командир Щавель, к ожидающему тебя месту по правую руку от светлейшего князя, — испросил разрешения Иоанн Прекрасногорский.

— А нам куда? — встрял Жёлудь, не бывавший, кроме отеческого дома, ни на одном пиру.

— Твой красный пролетарий уже нашёл свою ударницу труда? — осведомился Иоанн.