«Белое дело». Генерал Корнилов - Генрих Зиновьевич Иоффе

Рис. 2. Текст отказа от престола Михаила Романова

Впервые революционное выступление привело к коренной перемене государственного порядка; управление государством перестало быть прерогативой монарха. Но то, что эта перемена стала необратимой, выяснилось позднее. А тогда, в первые дни революции, никто еще не мог сказать, что уход Николая и Михаила Романовых означает конец монархии — формально, да и по существу. Формально, юридически Учредительное собрание могло высказаться и за монархию, но несравненно важнее, конечно, было другое. Февральские события заключали в себе две тенденции развития. Одну — революционно-демократическую, направленную на дальнейшее расширение демократизма, на социальные завоевания в интересах масс; другую, пока еще скрытую, — антидемократическую, контрреволюционную, стремящуюся остановить развитие и углубление революции, а по возможности и повернуть ее вспять. Хотя силы реакции в ходе самого февральского переворота были разбиты и деморализованы, они лишь временно ушли со сцены. Им нужно было время для консолидации и для того, чтобы втянуть в свою орбиту новые пополнения из числа выжидающих и тех, кому революция и то неизведанное, чему она открывала дорогу, внушали тревогу и страх. Конфликт, столкновение этих двух тенденций раньше или позже были неизбежны.

Первый «революционный командующий»

В дни, когда думские лидеры в восставшем Петрограде, генералы в Ставке и в штабе Северного фронта в Пскове торопливо обменивались телеграммами, лихорадочно ища выход из создавшегося критического положения, вновь всплыло и замелькало имя генерала Корнилова.

Кто первый вспомнил о нем? Возможно, генерал П. Аверьянов, в 1916 г. заведовавший отделом эвакуации и военнопленных Генерального штаба, а в канун и во время февральского переворота исполнявший обязанности начальника Генерального штаба. Впоследствии Гучков писал, что он уже в первые дни революции задумал «прибрать к рукам» восставший Петроградский гарнизон. Для этого нужен был генерал, прошедший, как тогда говорили, не через «переднюю Распутина» и анфилады царскосельского Александровского дворца, а через все превратности фронтовой жизни. С этой точки зрения Корнилов был отличным выбором. Фронтовой генерал, бежавший из плена, маленький, сухонький (как Суворов!), да еще с простым, чуть ли не «мужицким», лицом. Солдат, далекий от политики? Но в сложившейся ситуации и это было плюсом: политиканы во главе гарнизона Гучкову были не нужны, он сам был политиком. Он нуждался в «своем» генерале, который бы проводил его, тучковскую линию.

Так или иначе, вечером 2 марта имя Корнилова впервые было упомянуто в связи с февральскими событиями в Петрограде. В этот день, около 6 часов вечера, Родзянко телеграфировал в Ставку генералу Алексееву просьбу командировать в Петроград на должность командующего военным округом генерала Корнилова «для установления полного порядка и для спасения столицы от анархии». Спустя буквально 10 минут уже известный нам генерал Аверьянов направил Алексееву телеграмму «от себя», в которой выразился еще более определенно. Он просил «осуществить меру», изложенную в телеграмме Родзянко, чтобы помочь Временному комитету Думы, «спасающему монархический строй». Примерно через час Алексеев отдал приказ, допускающий «ко временному командованию Петроградским военным округом… генерал-лейтенанта Корнилова». Почему ко временному? Сказались, видимо, два обстоятельства. Известное недоброжелательство Алексеева к Корнилову, связанное еще с разгромом и пленением 48-й дивизии весной 1915 г., а также необходимость согласования этого назначения с командующим Юго-Западным фронтом генералом Брусиловым (ему был непосредственно подчинен Корнилов) и с находившимся в Пскове царем.

Брусилов, по-видимому, разделял точку зрения Алексеева, поскольку сообщил в Могилев, что «по совести» считает Корнилова «малоподходящим» для повой должности из-за «чрезмерной прямолинейности», по возражать тем не менее не будет. Из Пскова от царя вечером же 2 марта поступило распоряжение об «отозвании в Могилев» генерала Иванова, ранее назначенного на пост командующего Петроградским округом, и назначении вместо него Корнилова. К концу 2 марта Алексеев уведомил Родзянко, а затем и Аверьянова о том, что их просьба выполнена. Итак, царь по просьбе думского лидера Родзянко назначил генерала Корнилова командующим Петроградским военным округом, в состав которого входил и восставший Петроградский гарнизон. Но истине оказалось возможным невозможное…

Корнилов прибыл в Петроград 5 марта. Как первый «революционный командующий» (явно по совету Гучкова), через три дня он лично явился в царскосельский Александровский дворец, где взял под арест императрицу Александру Федоровну, пятерых царских детей и придворных. В другой раз он также лично вручил Георгиевский крест произведенному в прапорщики унтер-офицеру Тимофею Кирпичникову, одному из инициаторов выступления Волынского полка в февральские дни, положившего начало восстанию во всем Петроградском гарнизоне. Это были явно демонстративные акции, рассчитанные на поднятие престижа нового командующего в солдатской массе гарнизона. Арест царицы Корниловым не будет забыт в некоторых монархических кругах. Что касается Т. Кирпичникова, то его дороги еще пересекутся если не с самим Корниловым, то с корниловцами. По воспоминаниям белогвардейского генерала Б. Штейфона, летом 1918 г. Кирпичников объявился на Дону в штабе Кутепова, того самого, который безуспешно пытался подавить восстание в Петрограде в февральские дни, а теперь командовавшего Корниловским полком Добровольческой армии. Как пишет Штейфон, Кутепов приказал вывести Кирпичникова из штаба и «через несколько минут во дворе раздался выстрел»…

«Деловая работа» Корнилова шла менее заметно. Когда он занял свой пост, знаменитый приказ № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, фактически выводивший солдат из-под офицерского контроля, уже вступил в силу. Временному правительству и военному министру А. И. Гучкову было ясно, что ликвидировать последствия этого приказа и вернуть гарнизон в былое состояние они пока не в силах. Но и покидать «поле битвы» за солдатскую массу Гучков не собирался. Он сделал ставку на время, рассчитывая на постепенный спад революционного накала в настроениях солдатских масс и на осторожную, исподволь подготовку таких «крепких» формирований, с помощью которых можно будет окончательно прибрать гарнизон к рукам.

Повсюду в армии в это время шел быстрый процесс создания войсковых комитетов. Меньшевики и эсеры, претендовавшие на выражение интересов крестьянско-солдатских масс, не только не препятствовали, по и всемерно содействовали ему. Политический замысел их состоял в следующем: войсковые комитеты под эсеро-меньшевистским руководством должны были стать своего рода опорными пунктами этих партий, позволяющими контролировать генеральско-офицерское командование и препятствовать его возможным реакционным устремлениям. Призрак военной контрреволюции, растущей из армейских «верхов», с самого начала тревожил «февральских вождей». В демократизации, базирующейся на войсковых комитетах, они видели гарантию того, что армию не удастся повести по пути контрреволюции и реставрации.

Буржуазные партии и Временное правительство оказались в довольно трудном положении. Открыто выступать против войсковых комитетов в сложившейся ситуации они попросту не могли. Но военному министру Гучкову казалось, что он