Государыня for real - Анна Пейчева

— 15 секунд — на озадаченное лепетание Мелиссы вроде: «Майн Готт, Николас, как неожиданно… Я чертовски растеряна… Даже не знаю, что вам ответить… Хотя нет, почему же не знаю? Знаю, конечно же, знаю! Да, я тоже к вам неравнодушна, и всегда была, иначе зачем бы я явилась к вам в опочивальню полгода назад? Какое счастье, что вы наконец-то разобрались в своих чувствах! Я вся ваша, майн либер Николас, обнимите же меня скорее, черт вас возьми!»;

— 1 минута 30 секунд — на страстные объятия, и как удачно, что пассажиров сегодня так мало, все на коронации;

— 30 секунд, чтобы отговорить Мелиссу лететь куда она там собралась (это будет несложно после тех страстных объятий, которые задумал произвести Николай Константинович), привести себя в порядок и чинно, как и подобает государю в отставке, покинуть вагон — рука об руку со своей эффектной возлюбленной. И пусть журналисты пишут что хотят в своих «Желтеньких утках» и прочих низкопробных газетенках! Какая разница, ведь Николай Константинович будет чертовски счастлив.

Итак, вперёд.

Мелисса сидела в дальнем конце вагона, рядом с какой-то жизнерадостной толстушкой в розовом. Не заметить госпожу Майер было невозможно: изящная фигурка в красном костюме резко контрастировала с изумрудно-зеленой обивкой кресел. О, эти брючные костюмы Мелиссы! Сведут с ума любого мужчину. Рано или поздно. В случае Николая Константинович — поздно, о чем он жалел до скрипа зубов. Не заметить соседку Мелиссы тоже было невозможно, но уже по другим причинам. Эх, давно надо было издать Императорский Указ, запрещающий обладательницам пышных форм носить такие обтягивающие спортивные трико, отругал себя за бестолковость экс-государь.

Мелисса задумчиво глядела в окно на петербургские особняки девятнадцатого века, проносящиеся под трамваем со страшной скоростью. Николай Константинович подошел, печатая шаг:

— Светлого дня, сударыня.

Мелисса перевела на него взгляд живых карих глаз и зрачки ее удивленно расширились, однако высказаться она не успела. Ее опередила толстушка в розовом:

— Это вы мне, сударь? Ой, как миленько! — затараторила олстушка, поправляя обширное, как Солнечная система, декольте. — Я вообще-то не знакомлюсь в общественном транспорте, но раз уж ко мне подошел такой представительный мужчина, в таком чудненьком мундирчике… Мария, можно просто Мари! — Она подняла было пухлую лапку для поцелуя, но рука замерла на полпути. — Постойте! Да что ж это со мной! — Толстушка вскочила и принялась делать неуклюжие книксены. — Ваше величество! О, я так польщена! И как я сразу-то, дурочка, вас не узнала!

— Простите за недоразумение, сударыня, — Николай Константинович неловко поклонился. — Я, собственно говоря, не совсем к вам обращался… А точнее, совсем не к вам…

Толстушка с недоумением обернулась — и ахнула:

— И госпожа Майер тут! Ой, как интересненько! Ой-ой-ой! Это же лучшие минуты в моей жизни, все просто помрут, когда я расскажу, кого встретила в обычном «хомяке». Я ж будто на шоу Ангела Головастикова попала! Срочно, где камера на этом глупеньком Перстне? Ага, да вот же она — вы ведь не против, если я сниму вас на видео и выложу на «Трубаче»? Нет, ну правда, я не могу упустить такой шикарный случай, мне на слово никто не поверит! Смилуйся, государыня рыбка, — торопливо активировала она Перстень. Тот послушно вякнул: «Чего тебе надобно, старче?» и включил камеру.

Николай Константинович умоляюще посмотрел на Мелиссу. Та заправила за уши короткие темные волосы — бриллиантовыми каплями блеснули серьги — и сдержанно спросила экс-императора:

— Что вы тут делаете, Николас? Вы же должны быть на балу, во дворце.

— Я должен быть там, где вы, Мелисса.

— Мило, мило, мило! — растроганно вставила толстушка. — Нет, ну правда, жаль, что не со мной, ваше величество, вы подошли познакомиться! До чего обходительный мужчина. А может, все-таки стукнемся Перстнями, обменяемся контактами, а? Как вы на это смотрите, Николай Константиныч — или я могу звать вас Коля? — Государь ошеломленно покачал головой. — Нет? Николаша? Тоже нет? Ууу… — Мари насупилась, потом просветлела. — Ладно, вы так вредничаете, потому что пока плохо меня знаете. Почему-то мне кажется, что мы с вами все-таки подружимся сегодня.

— Николас, вы собираетесь уговаривать меня вернуться на работу? — обреченно спросила Мелисса, вновь отворачиваясь к окну. — Провальная идея, Николас. Ничего у вас не выйдет.

— Грубовато вы с императором разговариваете, Мелисса Карловна, уж не обижайтесь за откровенность, — опять влезла толстушка. — Некрасивенько с вашей стороны.

— Вовсе нет, милая Мелисса, я целиком и полностью одобряю ваше решение об увольнении, — сказал Николай Константинович, не обращая внимания на комментарии из зала. — Я считаю, что вы поступили благородно, и отставка была единственным выходом из ситуации. Я восхищен вашей порядочностью — и всё больше утверждаюсь в том, что собираюсь сейчас сделать.

Толстушка непроизвольно открыла рот, ожидая чего-то феерического. Ее Перстень, включенный на запись видео, оказался уже чуть ли не под подбородком экс-государя.

Николай Константинович сделал шаг в сторону, пытаясь отвязаться от надоеды.

— Мелисса Карловна… Мелисса, — начал Николай Константинович, бросая взгляд на свой Перстень. Пока всё в строгом соответствии с графиком. Вопреки обыкновению, говорил он быстро и твердо. Куда подевался тот нерешительный, скромный человек, который целыми днями отсиживался в Императорском гараже вместо того, чтобы принимать послов иностранных государств, и не менее двадцати семи раз отказал Левинсону в съемке реалити-шоу под рабочим названием «Простые будни русского монарха»?

— Мы подходим друг другу, как две шестеренки дореволюционных швейцарских часов, — Николай Константинович буквально чеканил слова. — Как поршень и цилиндр двигателя внутреннего сгорания «русско-балта». Как магнитная левитация и этот трамвай… — Экспромт, но удачный. — Мы должны быть вместе. Простите, что не понял этого раньше. Простите, что потерял столько драгоценного времени. Как говорил мой талантливый предок, с которым я чувствую душевное родство: «Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно: ты так невыразимо хороша! О, верно под такой наружностью прекрасной такая же прекрасная душа!»2

— Уипс! — восторженно взвизгнула толстушка. — Вы же как князь Фуржет! Ой, нет, как граф Любезье из того прелестного романчика «Любовь крестьянки», там еще такой страстный поцелуй нарисован на обложке, граф и его возлюбленная крепостная крестьяночка обнимаются среди снопов пшеницы, я его раз сто перечитывала… Какой же вы романтичный красавец, ваше величество, уж простите за дерзость! Вылитый герой дамских романов. Этот ваш мундир, ух… Ми-лень-ко! Такого я даже на шоу Ангела не видела. Ну, Мелисса Карловна, ваша очередь! Кидайтесь ему на шею, а я выложу на «Трубача» целующуюся парочку — император и премьер-министр, подумать только, все просто помрут! Я страшно разбогатею! Ну, чего вы ждете? Перед вами же мечта любой женщины! Я такого признания в жизни не слышала, даже в «Князе Фуржете и его фрейлинах»! Не упустите свое счастье, дамочка, активнее, активнее!