Аргентина. Лейхтвейс - Андрей Валентинов

Лейхтвейс встал, надел шлем и очки. Пора! В очередной раз подумалось, что собственную базу он, если придется, организует совсем по-другому. Прятать и прятаться можно по-разному. Осе – маленькому летающему тигру, – нет смысла забиваться в щель между камнями. Разумнее найти спокойное местечко в осином гнезде, своем ли, чужом – не важно.

«Марсианин» застегнул воротник, поправил перчатки и шагнул к выходу – к яркому солнечному свету. Опасаться нечего, но прежде чем ступить на теплый камень, он привычно бросил взгляд в синеву. Ясно, ни облачка, лишь в самом зените – две темные точки. Наверняка птицы, непонятно только отчего, забрались на такую высоту. Доставать бинокль было лень, но Лейхтвейс, себя пересилив, расстегнул кожаный футляр. Интересно, какие птицы летают так высоко?

Пристроил бинокль поудобнее, поправил резкость…

Есть!

Дальше уже действовал не думая. Бинокль спрятал, легко подпрыгнул, проверяя снаряжение, – и кинулся вперед, словно с парашютной вышки.

Ранец!

Остановился в сотне метров от земли, чуть ниже, чем рассчитывал. Вытянул руку, регулируя высоту, повернулся влево – и заскользил прочь, прижимаясь к самой скальной тверди. В небо смотреть не стал.

Крылатые – но не птицы. Двое таких же, как он, с марсианскими ранцами за спиной.

…Внизу – зеленые пятна, справа – серая скала. Если обрушатся сверху, не уйти. Оставалось надежда, что не замечен. Потому и падал вниз – на фоне скалы темную точку различить почти невозможно – если, конечно, кто-то из «марсиан» не держал в руках бинокль. Тогда все, как говорил папа, амба!

Секунды тянулись медленно, в ушах свистел воздух, кровь уже не молоточком – молотом стучала в висках. На тренировках он хоть и с трудом, мог различить напарника за полтора километра. Значит, еще немного, до самой дальней скалы. Если не начнут стрелять, ему очень и очень повезет.

Серое сливалось с желтым, яростно колотилось сердце, но Лейхтвейс, ни о чем не думая, считал секунды. Одна… Два… Три…

Вверх! Вверх! В небо!..

Дикобраз и Кувалда. – Неле. – Беттина и Минотавр. – В небе. – Пещерный город. – Горный стрелок. – «Перекладные». – Команда «А». – Матера

1

Последний раз Дикобраз и Кувалда встретились в июле 1925 года. Поговорили плохо, иначе бы и не получилось, зато расставили все точки и подвели черту. Фронтовых товарищей больше не было – в полутемном кабинете на втором этаже виллы Торлония у огромного дубового стола лицом к лицу встали диктатор и его непримиримый враг.

10 июня был похищен и убит депутат парламента Джакомо Маттеотти. Преступников нашли быстро, да они и не слишком скрывались. Все – члены фашистской партии, ветераны движения. Возглавлял их Америго Думини, давний подручный Дуче, руководитель его личной «чека». В ответ Авентинский блок потребовал у короля отставки Муссолини. Преподаватель философского факультета университета Ла Сапиенца Алессандро Скалетта одним из первых поставил свою подпись под меморандумом блока.

Пути назад не было.

Кувалда понял это не сразу. Вначале пытался шутить, потом принялся не слишком умело оправдываться, и, наконец, заорал во всю луженую глотку – словно под артобстрелом, желая перекричать снарядный гром:

– Глупый мальчишка! Молокосос! С кем связался? С врагами Италии? Будь ты проклят!.. Не слушай их, меня слушай: я не приказывал убивать этого мерзавца Маттеотти, Думини сделал все сам! Я тут ни при чем, понимаешь?

Свою знаменитую бороду Кувалда давно сбрил. Пухлые щеки лоснились от пота, привычный гулкий голос то и дело срывался на визгливый фальцет. Бравый плечистый вояка превратился в стареющего, изрядно полысевшего толстячка, и князь мысленно пожалел его – тоже в последний раз.

– Ты – премьер-министр, – сказал он бывшему товарищу. – Значит, отвечаешь за все, в том числе и за убийц, которых вовремя не схватил за руку. Уходи, Кувалда! Ты не справился.

– Нет! Нет! Нет!..

Тяжелый кулак с размаху врезался в стол.

– Я не могу бросить Италию! Без меня она погибнет, а со мной – только со мной, понимаешь, – она станет великой, величайшей!.. Она вновь станет Империей!

Дикобраз поморщился от бьющего в уши крика.

– Величайшей – это как? Завоюет все от Испании до Сирии? Вспомни, Кувалда, итальянскую армию, она не умеет и не хочет сражаться. Много ли в нашем взводе было таких, как ты, воинственных? Целые полки отказывались подниматься в атаку. Мы не сможем воевать на равных ни с одной армией Европы. Новая война для нас – катастрофа.

– Да! Тут ты прав.

Заскрипел пододвигаемый стул. Кувалда грузно присел, кивнул на соседний.

– Падай!

Князь послушался – и вновь в последний раз.

– Пока это действительно так, Дикобраз. Но я выращу новую армию, народную, фашистскую, мне нужно только время. Я воспитаю молодежь! Сейчас они львята, но скоро станут львами. И тогда весь мир содрогнется!..

Алессандро Скалетта посмотрел бывшему товарищу в глаза.

– Не содрогнется. Италия – очень бедная страна, а из нищих – плохие солдаты. Львов надо кормить… Но даже не это главное. Королевство создали всего полвека назад, сшили из совершенно разных частей, как монстра Франкенштейна. При сильном толчке нитки лопнут. У нас не рабочие борются с буржуазией, а Север с Югом.

Бенито Муссолини вздернул узкие брови.

– Юг? Ты не хуже меня знаешь, что настоящая Италия – только до Рима, а дальше – наша Африка. Проклятье! Там даже разговаривать нормально еще не научились. На Юге нужны проконсулы, концлагеря и массовые расстрелы. Пока у меня связаны руки – из-за таких, как ты. Что б тебя бесы разорвали, мальчишка!.. Скажи своим подельщикам: я предлагаю мировую. Банда Думини пойдет под суд и получит свое, а вы распускаете блок и отзываете меморандум. Учти, король все равно на моей стороне. Ну, Дикобраз, будь умницей, не дури!

– Нет! – ответил своему бывшему товарищу Алессандро Скалетта. – Мы пойдем до конца.

Кувалда засопел, потянулся вперед, словно желая ударить, но внезапно улыбнулся.

– Тогда не жалуйся, берсальер! С врагами я не церемонюсь.

Князь взглянул удивленно.

– А когда я жаловался?

2

За порогом был лес, настоящий, сосновый, пахло смолой и горячей хвоей. Лейхтвейс, бросив полотенце на перила маленькой веранды, присел прямо на ступеньки. Зарядка сделана, завтрак – через полчаса, а дальше долгий-долгий день, совершенно свободный, не занятый ничем.