Не хочу жениться! - Мария Сакрытина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Василиса дернула губой.
— Безродная я.
Ректор снова поперхнулся чаем и выдавил:
— Да уж, безродная… Всем бы такими безродными быть…
Но Василиса бросила на него не менее внимательный взгляд, и ректор, отмахнувшись, вернулся к чаю.
— Ладно. Напишем тогда «фон Безроднофф», — пробормотал замдекана.
— А пош-ш-шему тогда «фон»-с-с-с? Выс-с-сший род-с-с-с? — прошипела нагина. Улыбалась она весьма зловеще.
— Потому что мы что-то подозреваем, — замдекана кинул взгляд на ректора. — Но не говорим что.
— А может, тогда «фон Анонимус»? — предложил тот.
— Я уже записал, — отрезал Кристофер. — Так… Возраст?
— Шестнадцать, — отозвалась Василиса.
— Предыдущее место жительства?
— Болото.
— Какое?
— Корчаковское.
Замдекана снова поднял на нее вопросительный взгляд.
— Милочка, придумайте что-нибудь другое. На Корчаковских болотах ничего, кроме пиявок, жаб и одной чокнутой ведьмы, нет…
— А вот не надо так про мою маму! — перебила Василиса, раскручивая сковородку.
Замдекана подавился словами и быстро что-то записал в свитке.
— Заявление на стипендию писать будете?
— А то!
И так Василиса подписала еще три свитка — заявление на стипендию, согласие на распределение после учебы и заявление на заселение в общежитие. Потом Кристофер выдал ей маленькую тонкую книжечку, с обложки которой на девушку уставился ее собственный портрет. Жуткий, уродливый, черный… В общем, он Василисе понравился куда больше предыдущего, на объявлении.
— Завтра первый учебный день, так что вы очень вовремя. Сейчас отправляйтесь в общежитие, по карте найдете…
— Это где «Кошмар»? — уточнила Василиса, вспомнив иллюзию во дворе.
Замдекана тяжело вздохнул, поднял взгляд к потолку и ответил:
— Нет, где «Зайчик». Отдадите это завхозу, дальше он вам все объяснит.
Инструкция Василису не устроила.
— У меня будет своя комната?
Замдекана снова тяжело вздохнул.
— Поскольку вы одна девушка на курсе — да, своя. А вот с соседями наверняка не повезет… Увидите. Давайте, Вася, у нас у всех еще дела.
Василиса снова посмотрела на книжицу и пообещала:
— Если что, я еще вернусь.
— Не сомневаюсь, — отозвался замдекана, подталкивая ее к двери.
Но тут дверь распахнулась у девушки перед носом, и в кабинет ввалился тролль-привратник. Посмотрел на Василису, потом на ректора и взвыл:
— Это она меня обидела!
Толстячок ректор подскочил, чуть не пролив на себя чай.
— Кто тебя обидел, Рут? Кто посмел тронуть мою крохотулечку?!
— Она! — рявкнул тролль, насупившись.
— Лучше идите отсюда поскорее, — шепнул Василисе на ухо Кристофер. — Давайте, давайте!
Василиса послушалась, но даже на лестнице еще услышала громкое:
— Папа-а-а-а! Она убега-а-а-ает!
И тоненькое, но звонкое — ректора:
— Иди сюда, маленький мой. Где тебя ударили? Сейчас я подую, и все пройдет…
«Какие-то они тут чокнутые», — подумала Василиса. Потом сверилась с картой во дворе и отправилась покорять общежитие. Себя она, конечно, считала нормальной, но если «чокнутость» других не мешает ей жить — пусть чудят сколько угодно.
А пока Василису все устраивало.
* * *
Эрик проснулся как обычно — за пять минут до будильника. И первым, что увидел, был громадный гобелен, который Ипполит вчера, сияя, как солнышко, притащил в спальню и торжественно повесил над кроватью Эрика.
— Это что? — поинтересовался тогда Эрик, разглядывая гобелен. На нем в подробностях были изображены человеческие внутренности: сердце, почки, желудок…
— Видал, какая прелесть? — повернулся к нему Ипполит. — Еле урвал на распродаже! Я подумал: самое оно будет к нашим… э-э-э… занавескам.
Эрик покосился на занавески. Они были черными и совсем не сочетались с новым гобеленом.
— Но почему именно над моей кроватью? Тебе это нравится — в своем углу и вешай!
Иполлит со вздохом посмотрел на «свой угол». Он был весь заставлен стеллажами, завален книгами, свитками, шкатулками и склянками.
— Мне некуда…
Эрик собрался было возразить: ему было что сказать по поводу «мне некуда», но Ипполит, точно фокусник, извлек из-под плаща перевязанную синей лентой коробку.
— Тортик?
А Эрик был заядлым сладкоежкой и никогда не мог устоять перед тортиком… О чем теперь сильно жалел, потому что жуткий гобелен имел еще одну особенность, о которой Ипполит или не знал, или умолчал: в темноте он светился. Разноцветно. И сейчас, лежа на кровати, Эрик имел удовольствие оценить все особенности человеческой кровеносной системы. И пищеварительной. И выделительной…
А когда Эрик насладился видом человеческого организма и уже готовился к тому, что неизбежно придется вставать, раздался звонок будильника. И в унисон ему дикий визг.
Щит Эрик поставил мгновенно — он замерцал синим над кроватями, заглушил будильник, но с визгом ничего сделать не смог. Если только еще больше не усилил.
На своей кровати подскочил Ипполит.
— Холодильник! — заорал он едва ли не громче визга и, как был — в майке и трусах, бросился в соседнюю комнату. Эрик еле щит успел убрать.
Визг стих отнюдь не сразу — Эрик как раз успел, зевая, пройти в купальную, чертыхнуться на тазик с кровью, подписанный: «Вампирья! Ценно! Не трогать!» — и кое-как привести себя в порядок.
Потом из кухни раздалось:
— Эри-и-ик! У нас еще то-о-ортик оста-а-ался?
— Чуть-чуть, — отозвался Эрик, появляясь на пороге. И замер.
У закрытого холодильника лежал слуга — мальчишка лет четырнадцати. Рядом с ним дергалась отрубленная паучья лапа с руку длиной. Над всем этим склонялся Ипполит — то поглаживая лапу, то хлопая мальчишку по щеке. Ни мальчик, ни лапа не обращали на него никакого внимания.
— Дай, а? — увидев Эрика, попросил он.
— Зачем?
— Не хочу эликсир тратить. — Ипполит схватил блюдо с тортиком, открыл мальчишке рот и принялся запихивать в него марципановую розочку.
— Ты что делаешь?! — изумился Эрик. — Он же задохнется!
— Да не… Только в себя придет… Ты удивишься, как часто это работает…
Мальчишка действительно «пришел»: открыл глаза, дернулся, закашлялся. Непонимающе уставился на торт — и Ипполит отодвинул его, а Эрик поскорее убрал на стол и принялся кипятить воду.