Крылья - Юрий Нестеренко

С тех пор нередко — особенно когда становилось тоскливо — я седлала Йарре и скакала прочь из Йартнара. Прочь от его узких улочек и душных грязных переулков, от помойных канав и зловонных кабаков, от развешанного во дворах белья и сушащихся на балконах перин, от серых сырых стен и угрюмых башен — прочь от бесчисленных аньйо, кишевших в городе, словно черви в трупе. Мы с Йарре мчались по зеленым холмам и перелескам, не ища дорог и не разбирая направления, и солнце, плававшее в лужах, летело брызгами из-под копыт, а мои крылья наполнялись ветром, и мне казалось, что я лечу над землей…

Поначалу мы возвращались домой довольно скоро, но со временем стали забираться все дальше и дальше — туда, где на много миль вокруг не было никакого жилья, даже одиноких хуторов. Я чувствовала, когда быстрая скачка переставала доставлять Йарре удовольствие, и позволяла ему перейти на шаг. Он неспешно шагал по брюхо в траве, а я, сидя у него спине, щурилась на солнце сквозь листву и срывала на ходу с гибких ветвей кетнала кисло-сладкие ягоды. Потом я спрыгивала с седла и оставляла Йарре пастись, а сама бродила по залитым светом полянам, или купалась в безымянной речке, или просто валялась на траве, Думая, как было бы здорово остаться последним аньйо на свете. Не в том смысле, конечно, что я желала зла маме или отчиму, но когда-нибудь потом, когда их уже не будет…

Маму, кстати, пугали эти мои экспедиции. Оно и понятно — тринадцатилетняя девчонка, да еще крылатая, скакала куда-то в глушь, совсем одна… Но мы с отчимом убеждали ее, что бояться нечего. Заблудиться я не могла — Йарре всегда безошибочно находил дорогу домой, а его рога и копыта, на худой конец — быстрые ноги, были надежной защитой и от лихих аньйо, и от диких зверей. Да и сама я могла постоять за себя — в эти поездки я отправлялась с длинным кинжалом на поясе и двумя парами метательных ножей за пазухой.

Как-то раз мы забрались слишком далеко для того, чтобы вернуться засветло. Но и это меня не беспокоило — тйорлы хорошо видят в темноте. Что же до суеверий относительно «часа Лла», то мне никогда и в голову не приходило верить в подобные глупости; до того, как пошла в школу, я о них даже и не слышала.

Мне понравилось скакать в темноте под звездами, мимо черных лесов и испуганно притаившихся во мраке деревень, где редко-редко светился какой-нибудь огонек. Глупые аньйо, считающие ночь царством смерти… Ночь полна жизни. Звенели цикады, иногда доносился протяжный голос ночной птицы, в воздухе стоял пряный аромат неведомых цветов, а на западе разгоралось зарево, словно солнце решило повернуть обратно. Но это не солнце, это багровая Лла поднималась над горизонтом, совершая свой вечный путь с запада на восток. Церковники утверждают, что Лла движется в обратную сторону, потому что она — вотчина дьявола, который и тут захотел пойти наперекор богу. Теория по-своему стройная: на Лла находится ад, и ее багровый свет — это отблески адского пламени, а на голубой Лийе располагается рай, и Лийа меньше, чем Лла, потому что спасенных меньше, чем проклятых. Вот только телескоп, изобретенный сто лет назад, показал, что никаких таких адских огней на Лла нет. Правда, в телескопы видны круглые штуки, которые при известной фантазии можно принять за гигантские котлы, но доктор Ваайне говорит, что это просто кольцевые горы вроде кратеров вулканов. Что ж, если это и вулканы, то давно потухшие. Да и на Лийе не удалось разглядеть никаких райских садов, хотя ее поверхность вообще видна гораздо хуже…

Но, разумеется, отнюдь не все аньйо в курсе достижений науки. Уже не так далеко от города мне попались на дороге припозднившиеся путники. Заслышав топот копыт, они обернулись, а затем опрометью бросились в лес. Не иначе решили, что это сама Принцесса Ночи, Рожденная-без-матери, дочь дьявола Атнорай объезжает свои владения.

Конечно, внушительные размеры моего тйорла и его горящие в темноте глаза могли произвести впечатление при внезапной встрече на ночной дороге, а уж мои распростертые крылья и подавно. Я счастливо расхохоталась, подняв лицо к рдеющему лику Лла.

После этого я часто возвращалась домой затемно — тем более что близилась осень и дни становились короче. В наши цивилизованные времена городские ворота уже не запирают на ночь; стражники поначалу провожали меня подозрительными взглядами, но затем привыкли.

Мать ворчала по поводу моего позднего возвращения, но я была избавлена от необходимости отвечать, ибо за обе щеки уписывала оставленный мне ужин. А потом я брала лампу, какую-нибудь книгу и шла к себе в комнату. Засыпала я обычно под утро, уронив книгу на постель.

Зимой мне пришлось отказаться от поездок за город. Во-первых, я вообще терпеть не могу холод, а уж ледяной ветер в лицо и подавно. Во-вторых, скачка по снежной целине — не слишком приятное занятие и для тйорла. Кроме того, одежда… С крыльями связано одно неудобство: они слишком велики, чтобы их можно было просунуть в какое-то подобие рукавов или даже специальных вырезов без посторонней помощи. Поэтому мою одежду приходится перекраивать так, чтобы спина оставалась голой от плеч и до середины. Это не считается неприличным, но в нелетние месяцы так просто холодно. Приходится надевать поверх сложенных крыльев плащ или меховую накидку — в куртке я выгляжу попросту горбатой. Но какой бы широкой накидка ни была, крыльям все равно тесно. Попробуйте надеть шубу так, чтобы ваши руки оказались прижатыми к телу, и так ходить. Не слишком удобно? Вот то-то и оно. Поэтому зимой я стараюсь не выходить из дома без необходимости.

Потом, разумеется, вместе с Новым годом пришла весна, пригрело солнце, потянулись с севера птицы и все такое — вы, наверное, как и я, не раз писали обо всем этом в школьных диктантах. Застоявшийся в тйорлене Йарре был рад снова вырваться на свободу, и мы опять скакали по полям и лесам… Через пять дней после моего четырнадцатилетия исполнился год нашей с ним дружбы, и как раз тогда случилось то, что потом перевернуло всю мою жизнь.

В те дни стояла редкостная жара; даже я при всей моей теплолюбивости признавала, что это перебор. Ночью я проснулась на скомканных и влажных от пота простынях, не зная, куда деваться от духоты; в голове со сна ворочались остатки какого-то тягучего бреда.

Я встала с постели, подошла к открытому окну и несколько минут обмахивалась крыльями, но теплый воздух почти не приносил облегчения.

Тогда, все еще не до конца очнувшись от сонной одури, я натянула из всей одежды одни лишь кожаные штаны для верховой езды и, как была, босая выскользнула из комнаты, беззвучно сбежала по лестнице во двор и распахнула двери тйорлена. Йарре вытянул ко мне морду и тихонько протрубил; ему тоже было несладко в душном сарае. Я оседлала его и вывела на улицу…

Мы мчались прочь от города, рассекая ночь, и встречный ветер наконец-то охлаждал наши разгоряченные тела. Было совершенно темно — Лла уже успела зайти, а Лийа еще не взошла. Я понятия не имела, куда мы скачем, целиком доверившись Йарре. На сей раз он выбирал открытые пространства; может быть, даже его хорошего ночного зрения было недостаточно, чтобы в такой час ориентироваться среди деревьев, а может, он просто понимал, что в темноте я не успею увернуться от хлещущих веток. Не удивлюсь, если верно именно второе: тйорлы — они очень умные. Наконец он перешел на шаг. К тому времени мои глаза уже более-менее привыкли к мраку, и я могла различить далеко впереди гребень леса на фоне чуть более светлого неба, а слева — какую-то возвышенность. Мы же, судя по всему, находились посреди обширного луга. Я легонько потянула Йарре за рога, предлагая совсем остановиться, и осторожно сползла по его боку, пробуя землю ногой словно воду: не приземлиться бы на острые камни! Но ступня коснулась лишь мягкой травы, и я без дальнейших колебаний спрыгнула. Трава была чуть прохладной, но без единой капли росы — было все еще слишком тепло. Пожалуй, я была бы не прочь окунуться, но, кажется, водоема поблизости не было, и поэтому, пройдясь по лугу, я просто легла в траву, раскинув крылья и глядя в звездное небо.