Не бойся Адама - Жан-Кристоф Руфин

Но все это — тоска, холод, привидения, — все это уже в прошлом. Вот уже неделя, как наступила весна, вернулось тепло и солнце, так что можно открыть ставни во всех комнатах. Уже неделю лес полон белок и птиц. Вечером к дому подходили лани, и Жюльетта хохотала до слез, пытаясь погладить их. Но главное, вот уже неделю она вспоминала о Вроцлаве.

Идя холодной польской ночью к своей машине, Жюльетта боялась, что охватившее ее блаженство недолговечно. Нет, оно не только жило в ней, но и ширилось. Жюльетта помнила чувство сладостного возбуждения, испытанное ею, когда она разгромила стеклянный шкаф. Оно все еще не покинуло ее, и его напор прогонял все мрачные мысли. Жюльетта чувствовала себя полной ветром, как парус, напряженной, летящей вперед, не зная еще куда. Порой она ощущала трепет и дрожь, готовую вот-вот сломить ее слабость, но этот страх лишь удесятерял удовольствие. Вернувшись, она спала не больше двух часов в сутки и не ходила на работу. Жюльетта проводила все время, слоняясь по дому, открывая разбухшие от сырости рамы и переставляя заплесневевшие стопки книг. Она наудачу листала страницы, выхватывая случайные фразы и вспоминая другие, застрявшие у нее в голове. Она смеялась и плакала от счастья. Одна мысль прогоняла другую. Жюльетте случалось делать два движения одновременно и вдруг останавливаться.

В одном из сараев она нашла старый сундук с женской одеждой и целый вечер разбирала его. Она примеривала платья, глядясь в старое зеркало, стоявшее на полу у стены. В нем она казалась себе выше своих метра шестидесяти пяти. Жюльетта изобретала все новые прически: шиньон, косы, конский хвост, челка, пробор. Прежде она ненавидела зеркала, но в этот раз ей показалось, что она видит какую-то незнакомку.

Вся эта суета и глупости скрывали зреющую в ней силу, и когда однажды ее одиночество было прервано звуком едущего по склону мотоцикла, она почувствовала, что готова. Мотоцикл остановился у ее крыльца. В окно Жюльетта увидела Джонатана, снимающего перчатки и шлем. Он уже бывал здесь, и Жюльетта не вышла навстречу. Она знала о его приезде и готовилась к нему, но все же ощутила дрожь по всему телу: ей всегда приходилось себя контролировать и сдерживать исходящие от него флюиды страха. Жюльетту знобило, руки ее сделались липкими, но постепенно разум подчинил себе тело, и она поняла, что все пройдет хорошо. Плоть была еще слаба, но послушна. Некоторая степень напряжения и риска даже превращала ее в безупречную и исполнительную машину. Во Вроцлаве Жюльетта лишний раз убедилась в этом.

Она постаралась спокойно спуститься по лестнице. Джонатан показался в кухонной двери в тот самый миг, когда нога ее коснулась фаянсовой плитки пола в передней.

— Привет! — воскликнул он, улыбаясь.

Джонатан прошел за Жюльеттой в комнату, служившую гостиной, ту самую, за окном которой маячили вечно сырые скалы. Он бросил свой шлем на покрытое белым чехлом кресло. Волосы его прилипли к голове. Джонатан расстегнул кожаную куртку и развязал палестинский платок.

Призраки, ночами не дававшие покоя Жюльетте, нередко выглядели именно так: широкий подбородок, покрытый бело-рыжей щетиной, глаза с припухшими веками, делавшие его взгляд пресыщенным, волнующим, почти гипнотическим, нос с горбинкой, на котором, словно на боку слишком тощего зверя, четко виднелась граница хряща и кости. Это и был Джонатан. Как все привидения, он плохо переносил дневной свет и вдруг обретенную Жюльеттой проницательность. Он выглядел как усталый денди, чья непринужденность плохо скрывала слабость.

— Я тут принес чем отметить твой подвиг, — объявил он, подмигивая.

Джонатан водрузил свою сумку на стопку книг и извлек из нее две маленькие бутылки «короны», в которой плавали ломтики лимона. Достав швейцарский нож из кармана, он открыл их и протянул бутылку Жюльетте.

— Давай, — сказал он, приподнимая свою, — за блестяще выполненное поручение!

Джонатан сделал большой глоток и выставил напоказ зубы — ну и горечь!

— Я посмотрел в интернете польскую прессу. Черт разберет их язык, но и так видно, что они клюнули. Броские заголовки: освобождение животных, разгромленная лаборатория и все в том же духе… Не на первой странице, но очень заметно. Плюс фото обезьян в клетках, уж не знаю, где они их откопали.

Жюльетта сидела на подоконнике. Джонатан подошел, но она не подвинулась, и он облокотился на стол красного дерева.

— Неплохо подготовлено, правда? Подал тебе с лучком прямо на тарелочке.

Как всегда, Джонатану не терпелось поговорить о себе. Жюльетта готовила себя к его приезду, но Джонатан слишком быстро поставил ее на место. В голове Жюльетты проносились сумбурные мысли, сплетаясь каким-то нелепым образом. Лук напомнил ей тушеную говядину, сад и розовые кусты с ее любимым запахом. Жюльетта сдержалась и не пошла в ванную надушиться своими «Шанель № 19». Она так и стояла с перехваченным спазмом горлом, не зная, что сказать. К счастью, Джонатан мог говорить за двоих. Он принялся расхваливать профессионализм подготовки операции, не забыв отдать должное своей собственной идее послать туда Жюльетту одну и на машине.

— Ты знаешь, — признался он, — я бы так хотел быть там с тобой.

Джонатан наклонился вперед, и эти слова, сказанные немного в нос нежным голосом, заставили Жюльетту вздрогнуть. Ей показалось, что он хочет взять ее за руку. Она напряглась и отодвинулась на безопасное расстояние.

Джонатан скривил губы в улыбке утомленного человека, чьи чувства давно угасли.

— Для тебя ведь это тоже не просто так. Расскажи. Что ты испытала отпуская этих тварей на волю?

Он кривил душой, она в этом не сомневалась. В те времена, когда она была во власти депрессии, он еще мог заблуждаться на ее счет. Теперь это было не так. Жюльетта видела все так же ясно, как в лучах зимнего солнца, когда ледяной воздух безжалостно высвечивает мельчайшую деталь пейзажа.

— Все случилось так быстро, — сказала она, не узнавая своего слишком громкого голоса, — что я и понять ничего не сумела. Хочешь есть?

«Он трус», — решила Жюльетта.

Редкие лучи солнца косо пробивались сквозь еловые ветви. Всегда такой неприветливый, лес вдруг стал цвета карамели и каштанов.

— Да, — заключил Джонатан, уставившись на свое пиво, — я понимаю, что ты испытала.

На мгновение Жюльетта едва не поддалась соблазну рассказать, какое блаженство она почувствовала, обрушив кувалду на стеклянную дверцу, похожее на то ощущение полноты жизни, которое она узнала при их первом знакомстве, когда его исключили из организации. Ей мучительно захотелось подробно описать это чудесное превращение. Он был единственным, с кем она могла бы поговорить, но, глядя на склоненную спину и начинающую лысеть, несмотря на его тридцать лет, голову, Жюльетта сказала себе, что Джонатан — последний человек на свете, кому ей хотелось бы все рассказать.

— Я понимаю, — сказал он.

«Ну вот, ты понимаешь, — подумала Жюльетта, — как всегда…»

Желание прошло, оставив противный осадок. Она спокойно ждала продолжения. Джонатан повернулся и озабоченно посмотрел на нее: