Крещение пулей - Максим Шахов

– Тогда последнее, – поднялся протосинкел. – Никто, ни одна живая душа, включая твоих хлопцев, не должна не то что знать, но даже догадываться, что ты это придумал не сам.

– Конечно, панотче, – проговорил Орест, опускаясь на колено. – Я грешник, но не дурак. Спасибо! Я сделаю все, как сказал панотец.

И, почтительно наклонив голову, Гресь поцеловал руку Кубийовича.

Закончив курить, Логинов затушил окурок, потом взял пепельницу и прошел в комнату отдыха за спиной генерала, где смыл окурок в унитаз. Когда он вернулся и поставил пепельницу на место, замдиректора как раз положил трубку.

– Ну что, все прочитал? – кивнул он Виктору.

– Так точно, товарищ генерал. И теперь не понимаю уже вообще ничего, – проговорил тот, возвращаясь на свое место. – Это ж не досье, а характеристика для поступления в Академию ФСБ. Ну, или для причисления к лику святых. Не был, не привлекался, не замечен…

– Ну так я тебе потому и не дал его сразу, – пожал плечами генерал. – Дело не в самом отце Вениамине, а в том, что мы получили очень тревожную информацию от нашего львовского резидента…

– Что за информация? – спросил Виктор, присев.

– Резидент совсем недавно завербовал одного львовского студента. Тот подрабатывает официантом в львовском ресторане «Бойивка». Как ты понимаешь из названия, содержит его ярый националист. И собирается там соответствующая публика. Так вот, в этом ресторане, кроме общего зала, есть также отдельные кабинки, которые называются «схронами». И вот этот студент случайно подслушал обрывок разговора в одном из таких «схронов». В оригинале фраза звучала так: «Ничого, пип-москалык цей на зльоти кровавою юшкою вмыйеться, щоб бильш никому й на думку нэ спало нашу молодь у кацапську виру зманюваты», – прочитал из донесения генерал. – Что в дословном переводе означает: «Ничего, поп-москаль этот на слете кровью умоется, чтобы больше ни у кого даже мысли не возникло нашу молодежь в кацапскую веру сманивать…»

Павло Колиснык, Юрко Данчук и Андрий Хомив одновременно выбрались из «Мерседеса» и направились к воротам кладбища.

Андрий Хомив шел чуть впереди. Он был ниже среднего роста и не слишком симпатичным, однако при этом самым стильным. Его довольно длинные черные волосы были смазаны гелем и зализаны назад. Одет он был в черный кожаный пиджак, под которым ласкала тело тонкая черная шелковая рубаха. Дополняли ансамбль дорогие голубые джинсы и мягкие черные туфли на низком каблуке.

Шедший чуть позади слева Юрко Данчук был среднего роста и крепкий, как все бывшие борцы. Он уже начал понемногу лысеть и стригся очень коротко, так что голову Юрка укрывал ершик светлых волос. Его лицо было круглым, с широким носом. Одет Данчук просто – в спортивном стиле: поверх футболки – тонкая флисовая кофта на молнии, а также просторные джинсы и кроссовки.

Павло Колиснык ростом был почти метр восемьдесят и при этом сухощавым. Он не был худым – просто не имел ни капли лишнего жира, и его мускулы не были перекачаны, как у любителей бодибилдинга. Русые волосы Колисныка были пострижены коротко, но не чересчур. На его голове была бейсболка. Одет Павло был в тонкий батник с длинными рукавами, расстегнутую легкую ветровку и стрейчевые джинсы. Все это – неброских серых оттенков. При этом из всей троицы Колиснык был самым симпатичным. Тонкие черты его лица отличались определенным изяществом, которое так привлекает женщин.

Нырнув в ворота, Хомив окинул ряды могил цепким взглядом, после чего свернул вправо. Данчук с Колисныком, негромко переговариваясь, двинулись следом. Их связывало общее спортивное прошлое. Оба занимались в одном спортклубе, только Данчук – дзюдо и самбо, а Колиснык – кикбоксингом.

Отдалившись от ограды метров на сто, Хомив свернул на древнюю аллейку, взбиравшуюся на гору. По бокам потянулись столетние склепы. Это была старая часть кладбища, которую посещали довольно редко. Пройдя по аллейке около ста пятидесяти метров, Андрий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Посмотрев на часы, повернулся и сказал:

– Что-то панотец опаздывает…

Однако глазастый Колиснык указал пальцем влево:

– Да нет, панотец на месте!

Хомив быстро повернул голову и увидел стоящего метрах в тридцати за могилами отца Ореста Греся. Тот знаком показал, чтобы троица шла к нему.

Колиснык, Данчук и Хомив друг за дружкой протиснулись между оград и вскоре приблизились к Оресту. Тот поджидал их возле небольшого навеса, сооруженного у могилы с почерневшим от времени ангелом. Под навесом была скамья.

– Слава Украине! – поздоровался Орест.

– Слава героям! – почти в унисон ответила троица.

Они по очереди крепко пожали друг другу руки и обнялись, после чего Орест, подняв руки к груди и сжав по привычке крест, кивнул на скамейку:

– Прошу панство!

Данчук присел с ходу, Колиснык – предварительно проведя по сиденью пальцем и убедившись, что скамейка почти чистая. Хомив садиться не стал. Оглянувшись по сторонам, он спросил:

– Зачем звал, панотче?

– Проклятые москальские попы обнаглели вкрай. Уже зазихають на нашу молодь, – проговорил Гресь. – Пора пустить кровь падлюкам. Иначе они не отступятся…

Троица быстро переглянулась.

– Дело хорошее, – кивнул Хомив. – Пустить кровь москалям – святое дело. Только ж придется…

– Деньги будут, – сказал Орест. – Есть люди, которые готовы спонсировать подобную акцию. Анонимно, естественно.

– Ну, тогда, – Хомив быстро посмотрел на сидевших на скамейке Колисныка и Данчука, – нет вопросов! Да?

– Да! – синхронно кивнули те.

– Что надо сделать, панотче? Сжечь москальскую парафию? Или прибить попа?

– Прибить попа, – сказал Орест. – Только не у нас, а в Брянской области. И лучше его взорвать…

– Теперь понял? – посмотрел на Логинова генерал.

– Так точно… Значит, вы считаете, что в ресторане речь шла об отце Вениамине и о слете молодежного движения «Спас», о котором говорится в аналитической записке?

– Ну да. Это же очевидно…

– Я бы не сказал, – покачал головой Виктор. – Вообще-то словосочетание «поп-москаль», насколько я понимаю, не обязательно должно означать «священнослужитель из России». Оно также может означать и украинского священнослужителя Московского патриархата. Или же просто пророссийски настроенного священнослужителя, независимо от конфессиональной принадлежности…

– Ну, допустим… И что от этого меняется?

– Объект меняется, товарищ генерал.