Шоколад для египетского парикмахера - Анна Сызранова

— Передал. Сладости от его мамы. Денег у него нет. Сказал, позже в отель принесет.

Боже, что я буровлю, куда он и что принесет, разве что в кошмарном сне.

— А ты его сфотографировала? Как он выглядит, похудел, наверное?

Я почем знаю, что, его диетолог, что ли?

— Сфотографировала. Хорошо выглядит…выглядел…

— Сладости привези мне, обязательно, он мне про них смс писал, что пришлет.

Злость во мне боролась с жалостью. Не похоже, чтобы Наталья притворялась. Выходит, она про деньги не знает? Утро вечера мудренее, наговорю сейчас невесть чего. Лучше завтра все обдумаю и позвоню ей на выспавшуюся, а, главное, трезвую голову. Поэтому схитрила:

— Ничего не слышно, батарейка садится. Завтра тебе наберу, — сказала я быстро и нажала «отбой». Потом сняла трубку с аппарата в номере, а то Наташке придет в голову перебудить детей.

Подумала еще немного и приняла решение вывезти деньги обратно в Россию, сдать в милицию в качестве вещественных доказательств. И Наталью заложить со всеми потрохами. В конце концов, она меня сильно подставила — если б у меня их нашли? Как минимум, задержали бы в аэропорту, до выяснения обстоятельств, почему я не декларирую вывозимую сумму. Полетели бы в Египет мои детки с мужем и бабушками, а я осталась бы куковать в холодной Сибири. Пусть милиция разбирается, знала она или нет, что подсовывает мне в виде гостинчика. А Сашке Кириной премию дадут — я ведь лично ей сдам улики. Если уже понятно, что фольга служит защитой от рентгеновских лучей, то почему бы мне осознанно не рискнуть еще раз? Главное — уберечь доллары здесь, а то мне никто в России не поверит. Что я им буду показывать, фотографию Марио?

Сбегала за фотоаппаратом. Точно: египтянина я щелкнула два раза. Один раз — крупный план, второй — во весь рост. На заднем плане — его друг и автомобиль. Номера нечеткие, но, при современных технологиях, не составит труда получить хорошие отпечатки.

Что-то еще не давало покоя — я кружила по номеру, слушая дружное сопение детей и храп мужа, привычно пиная ногой с пути рюкзак со ста тысячами долларов, как вдруг всплыло: сладости от Марио! Подозрительно много калорий передают друг другу эти влюбленные, просто кошмар диабетика?

Пакетик лежал на столе, на него падал свет из маленького коридора. Честное слово, даже трогать было страшно. Потому что его совсем недавно держал в руках человек, которого уже нет в живых. Я совсем не знала, что найду внутри.

Сверток сладко пах, под полиэтиленом обнаружилась мягкая пергаментная бумага, под ней еще один слой полиэтилена. Под ним был действительно пластилин, который я опознала по запаху и яркому цвету — приходится покупать такой Петьке в садик. Или это все-таки египетская сладость? Пробовать я не решилась и разрушила сверток дальше. Обнаружился слой фольги (как это привычно), потом бархатный мешочек…

Господи, какая красота. Они прекрасны. Как их много. Я их люблю. Права была Мэрилин. Какие они большие, точнее — крупные. Здорово, что я геолог по образованию, и сразу могу понять, что передо мной — ни цирконы, ни фианиты, ни стразы и не искусственные стекляшки, а настоящие африканские бриллианты. Понятно по огранке, твердости (зеркало царапает) и по размеру. Почему африканские — так не якутские же они, в конце концов, если я — в Африке, и мне предлагается их отсюда вывезти.

В темно-синем мешочке лежали, переливались, играли радугой и восхищали собой тридцать крупных алмазов. Я геолог, а не оценщик, поэтому не знаю, стоили ли они ста тысяч долларов, которые я должна была отдать за них, однако, думаю, стоили. Все камни, в которые вложены труд и мастерство человека, чего-нибудь да стоят.

Во время учебы на геологическом факультете я подрабатывала в ювелирной мастерской, организованной в подвальчике нашего института. Занимались мы там, в основном, с поделочными и полудрагоценными камнями — тигровый глаз, яшма, лазурит, нефрит, селенитом, агат. Я вытачивала на станке кабошоны — полуовальные заготовки для колец и сережек, парни пилили большие пласты для картин и панно, последующей полировки. Еще в их обязанности входило нарезать мне маленьких кубиков для дальнейшей обработки — сама я боялась огромную визжащую пилу, брызгающую во все стороны водой и осколками камня. До сих пор с удовольствием вспоминаю мастерскую — веселый и дружный коллектив геологов, общую любовь к минералам. Помню, как хрупок был полупрозрачный, оранжевый на просвет селенит, как легко слоился он от малейшего неверного движения. Помню, как тверд и труден в обработке агат, какие удивительно красивые рисунки он дает на срезе: заросли мха, водорослей или туманы над горными вершинами. Помню тугую прочность нефрита, его мутно зеленую таинственность, многообразие оттенков изумрудного цвета. Помню самый любимый мой в обработке камень — авантюрин: теплый, золотисто-коричневый с желтыми искрами, мягкий и податливый, словно мед или воск, но при этом крепкий и легко принимающий форму. Мне нравился фиолетовый чароит — и в обработке, и в том, насколько разнообразен он был. Ни одного похожего рисунка, переливы лавандового цвета с прожилками всех оттенков радуги.

Мы не часто держали в руках алмазы, но совершали вылазки в геолого-минералогические музеи. Шкалу Мооса я знала твердо, как и то, что только алмаз режет стекло. Поэтому мне не пришлось долго убеждать себя в том, хозяйкой чего я стала.

Замечательно. Деньги я решила носить в рюкзаке, а с драгоценностями что — слопать их, что ли? Для надежности? И носить в себе все четырнадцать дней отпуска? Выпить активированного угля побольше, чтобы наверняка заперло, и благополучно вывезти в Россию, так сказать, янтарную комнату в миниатюре. Что за бред. Нет, Сашке Кириной надо не звонить, а писать, причем немедленно. И я села за письмо в лучших традициях Даниила Хармса:

«Здравствуй, дорогая моя подруга Сашка Кирина! Получила твое письмо и сразу подумала, что оно — от тебя. Ты тоже, когда получишь мое письмо, подумаешь, что оно — от меня. Может, когда будешь открывать его, и мелькнет у тебя мысль, что оно — не от меня. Но ты откроешь и поймешь — точно, от меня.

Дела мои плохи, и единственная надежда моя на конфиденциальность почты. Суть в том, что вместо гостинчика из шоколадок, как выяснилось, я провезла на территорию страны пребывания (ты же помнишь, куда я отбыла) денежную сумму в неприличном для упоминания в этом письме размере. Деньги до сих пор со мной. Помимо этого, я стала свидетелем убийства лица, которому данный презент предназначался. Перед тем, как отбыть в лучший мир, это лицо передало мне пакет с некоторым количеством окиси углерода (если ты хорошо изучала химию в школе, ты поймешь, о чем я тебе пишу, потому что у меня была двойка). Теперь я не знаю, что мне со всем этим добром делать и куда его девать. Буду благодарна тебе за совет и помощь. Вообще, о многом надо тебе сказать, но совсем не времени. Главное, чтобы ты поняла, что письмо это — от меня».

Я еще немножко подумала, и написала:

«P.S.Незадолго до моего вылета в Египет некий Александр Ромашев умер по прибытии в Новосибирск. Это менеджер по туризму азиатского направления, по слухам — был отравлен. Узнай, не замешан ли он в чем».