Повелитель гроз - Танит Ли

И храм тоже не давал ему покоя.

Через много месяцев после того, как он бежал оттуда, он обуздал свой ужас и вернулся обратно. К тому времени Высший совет, который он держал в кулаке, назначил его на должность лорда-правителя Корамвиса — титул, который на совершенно законных основаниях давал ему право на регентство. Он с кровью выдрал это право у Вал-Малы, и ее паутина, сотканная из взяток и угроз, не подвела его. Пока его общество развлекало ее, ему незачем было опасаться за будущее, а Орн, теперь нежеланный гость во дворце, лишившийся всякого уважения, а в немалой степени и денег, доставлял Амнору изысканное, почти эстетическое удовольствие. Но все же сейчас ему оставалось только ждать. А с ожиданием на него нахлынуло непреодолимое желание вернуться на Место.

Ночь уже затопила небо, когда он взял колесницу и через Речные врата выехал из Корамвиса. Горы, на вершинах которых еще лежали последние лучи заката, казались окровавленными. Бешеный ветер, предвестник грядущих холодов, тоскливо завывал в скалах. Доехав до расщелины, Амнор, как и в прошлый раз, вышел из колесницы и, держа в руке фонарь, пошел по тропинке, которую показала ему девушка. Он долго искал дорогу. На небе появилась луна, высыпали звезды. Узкая арка-вход ускользала от него. Все, что произошло тогда, теперь казалось фантазией, галлюцинацией или сном. Он вспомнил странный миг, когда увидел на месте Ашне'е мужчину.

Он повернул обратно к колеснице, но остановился, не дойдя до нее нескольких шагов. Его скакуны дрожали и были покрыты пеной. Амнор огляделся по сторонам. Возможно, ночь выгнала из логова на охоту какого-нибудь зверя.

А потом он увидел это — огромную тень, вдоль спины которой играл лунный отблеск. Она мелькнула над бортиком его колесницы и скользнула прочь. Скорее всего, это была скальная змея, юркнувшая в нору. Но Амнор, всегда относившийся к суевериям с болезненным любопытством, уже сам заразился ими, как смертельной болезнью. «Неужели ее послала Она, та женщина из-под земли?» — подумал он со странным цинизмом.

Ломандра услышала голос, произносящий ее имя.

Она вгляделась в слабо освещенный коридор, который был пуст, и голос послышался снова — изнутри ее черепа.

Ашне'е.

Ломандра торопливо взбежала по мраморной лестнице башни, отдернула занавес и застыла. Девушка лежала на постели с белым, как всегда, лишенным выражения лицом, но Ломандра увидела расплывающееся по тонкой рубашке пятно крови.

— Началось? — хрипло от подкатившего к горлу страха вскрикнула Ломандра. — Ребенку еще не время.

Но это были всего-навсего ритуальные слова. Ломандра очень хорошо знала, почему ребенок рвется наружу до срока, ничуть не была этим удивлена. Она уже три месяца подмешивала в еду и питье Ашне'е снадобье, которое дала ей королева.

«Проклятый ублюдок не удержится у нее в утробе и родится мертвым», — прошипела тогда Вал-Мала. «Роды убьют ее?» — шепотом спросила Ломандра. И Вал-Мала ответила — очень тихо: «Я буду молиться, чтобы именно так и случилось».

— У тебя схватки? — беспомощно спросила Ломандра.

— Да.

— Частые?

— Довольно частые. Уже скоро.

«О боги! — отчаянно пронеслось в голове у Ломандры. — Она умрет, умрет в мучениях, прямо передо мной. И это дело моих рук».

— Где врач? — без всякого выражения произнесла Ашне'е.

— Во Дворце Гроз. Вал-Мала вызвала его еще позавчера.

— Так пошли за ним.

Ломандра развернулась и почти выбежала из комнаты.

Дворец Мира окружали мягкие голубоватые сумерки, последний отсвет заката.

Ломандра с минуту постояла, опираясь на балюстраду, силясь унять дрожь. Она различила внизу девушку — словно бурый мотылек, та порхала от лампы к лампе, зажигая каждую от свечи. Когда ее окликнули, девушка замерла с расширенными глазами, а потом с криком кинулась прочь вдоль колоннады.

Ломандра медленно поднялась по ступеням, страшась возвращения в ту комнату. На пороге она остановилась. Было очень темно.

— Я послала за врачом, — сказала она белому пятну на кровати.

— У меня отошли воды — только что, пока тебя не было, — сказала Ашне'е. — Скоро он придет?

Ломандра содрогнулась. Слова хлынули с ее губ, прежде чем она успела подумать, как ей ответить.

— Королева задержит его. Мы с ней отравили тебя. Ты потеряешь ребенка и умрешь.

Она почти не видела девушку — лишь размытое белое пятно там, где она лежала. Она не проявляла никаких признаков боли или страха, зато Ломандру скручивало ужасом.

— Я все понимаю, Ломандра. Ты выполнила приказ королевы, теперь ты должна помочь мне.

— Я? Я же не повитуха…

— Ты сможешь.

— Я ничего не сумею. Я только наврежу тебе.

— Ты уже мне навредила. Это сын Повелителя Гроз. Он появится на свет живым.

Внезапно тело Ашне'е выгнулось в неудержимом спазме. Она испустила безумный, совершенно животный крик, такой протяжный, нечеловеческий и отчаянный, что Ломандра сначала даже не поняла, кто издал его. А потом, желая лишь убежать из этой комнаты куда глаза глядят, она вместо этого подбежала к девушке.

— Сними кольца, — выдавила Ашне'е. Ее губы, борющиеся за каждый вздох, свело трагической гримасой, а глаза над ней казались черными и пустыми, как стекло.

— Мои… кольца?

— Сними кольца. Тебе придется сунуть руку внутрь, нащупать головку ребенка и вытащить его наружу.

— Я не могу, — простонала Ломандра, но какая-то сила хлынула в ее душу, совершенно подавив волю. Кольца сверкающими искрами слетели с ее пальцев, включая те камни, которыми ее купила Вал-Мала. Она обнаружила, что нагнулась, принимаясь за работу, как последняя крестьянка, ощутила, как вся ее поза и существо изменились. Они принадлежали не ей, а кому-то бесцеремонному, умелому и безразличному, а придворная дама, объятая ужасом и отвращением, сжалась до скулящего крохотного комочка где-то глубоко внутри этого нового существа.

Под ее руками хлюпала горячая кровь. Девушка не кричала и не извивалась, лежала совершенно тихо, будто совсем ничего не чувствовала.

В узкие ладони Ломандры скользнула бронзовая головка, мелькнуло сморщенное страшненькое личико новорожденного, потом появилось тельце, соединенное с матерью пульсирующей пуповиной. В колышущихся сумерках Ломандра увидела, как девушка подтянулась, ухватилась за пуповину, перевязала ее и перегрызла, точно волчица Равнин.

Младенец немедленно разразился воплем. Он вопил так, словно злился на несправедливый и грубый мир, в который его вытащили, — еще недоразвитый, полузародыш, слепой и бессмысленный, но все же осознающий ту агонию и боль, через которую прошел и которая еще предстояла ему в жизни.