Портрет с одной неизвестной - Мария Очаковская

Делать ничего не хотелось. Навалилась сыто-пьяная нега. На террасу пришла кошка Марта и уселась на мягкий потрепанный стул. Она была животным с пониманием, не приставала, не навязывалась, просто обходила всех, как будто спрашивала, кому в данный момент нужна.

– Ой, Лизка, какое у нее лицо! Смотри, она мне улыбается!

– Да нет. У нее просто зубы выпадают. Ей же двадцать два года.

Шамкающая кошка, сообразив, что говорят о ней, спрыгнула со стула и залезла на колени к Лизе. Под абажуром вились мотыльки.

– Слушай, подруга, ремонт здесь надо делать. В порядок все приводить. Ты не собираешься? Вон, какая красота стоит, пропадает, – и Милка ткнула вилкой в угол террасы, где черной горой возвышался буфет в стиле «модерн», несколько потертый, с недостающими кое-где витыми медными ручками. – Это тоже дедкино наследство?

– Да, его он вместе с домом купил, еще до войны. Прежние хозяева строили-строили, наводили уют. А потом, бац! Хозяина посадили. А жена испугалась, продала все, что было, и растворилась в неизвестности. Дед ее искал – что-то нужно было, но куда там – никаких следов. Так что это добро от прежней хозяйки: буфет, зеркало, кресло… картина, корзина, картонка… Точно уж не помню, может, бабушка, может, еще кто пустил слух, что перед отъездом старая хозяйка где-то на участке клад зарыла. Зачем? Почему? Бред, конечно, но мы с Ленькой поверили.

– Это сосед твой, который голубенький?

– Ну да, ты же его знаешь – так вот мы с ним в детстве, нам лет по десять было, как кроты, полсада изрыли – все клад искали.

– Ну и?

– Что «и»? Какой клад, Мил, я тебя умоляю. Откуда ему взяться!

– А вдруг, как было бы классно, эх, Лизка, – Милица мечтательно закатила глаза. – Все хотела тебя спросить, чем он занимается, этот Ленька? Он такой всегда аттрактивный, ухоженный.

– Они все ухоженные. А работает он где-то на телевидении.

– Так он журналист?

– Что-то в этом роде, на каком-то музыкальном канале, но журфак так, по-моему, и не закончил.

Пошел дождь и громко застучал по крыше. В саду сразу стало темно. В приоткрытое окно зашелестела сирень, потревоженная каплями дождя. На террасе посвежело.

– Мил, давай еще по рюмочке, а то как-то зябко, – сняв с гвоздя полинялый полушалок, Лиза накинула его на подругу.

– Ты слышала? – Милица вдруг резко вскочила и высунулась в окно. – Там кто-то ходит! Лизка! Слышала?

– А что слышала?

– Ну, как что? Топ-топ-топ? – метнувшись к выключателю, Милка вырубила свет.

В темноте стало страшно, обе стояли, затаив дыхание, и прислушивались. Лиза кашлянула. Пум-пум-пум-пум-пум – донеслось из сада. Было похоже, что кто-то, пробежав несколько шагов, вдруг остановился.

– Вот опять. Слышала? Топ-топ? – шепотом спросила Мила, сверкнув глазами. – Лизка, мне страшно. Может, это… в Москву уедем?

– Да не шепчи ты! Тихо! – Лиза напряженно вслушивалась в тишину. Пум-пум-пум-пум-пум – раздалось опять.

– Мила! Дура! Нервы надо лечить. Это же яблоки падают! Нет там никого.

– В пичку матер! Как ты тут одна ночуешь! От страха с ума сойти можно. Давай наливай теперь твоей самогонки, а то я ночью не засну.

– Она не моя, это как раз Ленька самогон гнал, из яблок.

– Тогда не самогон, а кальвадос!

Старые часы хрипло пробили двенадцать. От самогонки и свежего воздуха их стало клонить ко сну, но ложиться не хотелось. Было жаль расставаться.

– Как хорошо у тебя, Лизка.

– Давай я тебе постелю, а потом еще посидим.

Было уже около трех, когда они наконец решили отправиться спать. Облачившись в ночнушку и присев на кровать, Лиза снова задумалась о яблоках. Но, так ничего и не придумав, решительно щелкнула выключателем и легла. Она уже почти заснула, когда сквозь сон услышала скрип половиц и шаги…

– Она на меня смотрит! – у изголовья кровати, замотавшись в одеяло, стояла Милка. – Таращится просто. Я не могу там спать!

– В чем дело, Мила? Кто смотрит?

– Да тетка эта твоя, с картины. Смотрит на меня. Как ни лягу – она все глядит. Хичкок просто, а не дача – то яблоки топают, то портреты гипнотизируют.

– Ну завесь ее тряпкой – не будет глядеть. Детский сад какой-то. Хотя ладно, давай я пойду к тебе, а ты ляжешь здесь.

– Нет! Я останусь с тобой! – отрезала Милка, – Я одна спать не буду. И свет одна выключать не пойду.

Спать в одиночестве не хотелось еще и шамкающей Марте. Она тоже решила поддержать компанию. Запрыгнув на кровать, кошка заходила по одеялу и заурчала.

– Откуда эта тетка-то, в смысле, картина, взялась? Я что-то раньше ее не видела?

– Ты просто не замечала. Она уже лет пятьдесят в бабушкиной комнате висит. Тоже дедкино наследство, от старой хозяйки осталась.

– А кто ее рисовал?

– Да бог его знает.

– Знаешь, кстати, о картинах…. тебе надо проветриться, выйти в свет. Ты тут на даче одичала. Пошли со мной завтра… там что-то вроде презентации будет. Выставка одной художницы вашей, как-то с Фрейдом еще связано… кормить-поить будут, я специально Любиша возьму – познакомишься. Пойдешь?

– Пойду, но давай немножко поспим, а то уже светает.

На самом деле подскочить Эдику надо было не к Севе. Но Светке об этом знать необязательно. Слишком шустрая стала в последнее время. Так и гешефта своего лишиться можно. На Рязанке в круглосуточном кабаке с романтическим названием «Лунный камень», истероидно подмигивающем разноцветными лампочками, у него была назначена встреча. Там, на нижнем уровне, в бильярдной его ждал вертлявый долговязый тип, и ждал уже давно. Он то сидел за столом и пил водку, то вставал, брал дротик и с силой бросал в мишень.

– Хорошо кидаете, – послышался от дверей елейный голос Эдика. На этот раз дротик угодил в самую сердцевину. – У вас вообще кидать неплохо получается… друзей-товарищей…

– Хорош гнать… кого это я кидал. Сам-то чего… два часа, блин, тебя сижу-дожидаюсь.

– Ну, прости, старик, там такая стоячка на Рязанке, я бы уже давно здесь был.

– Ладно. Проехали. Ну че? Смотреть будешь?

– Опять торопливые попались… – Эдик огляделся по сторонам, – ну не здесь же.

– Да ты че? Нет же никого, – возмутился вертлявый.

– Давай-ка лучше в машине.

Они вышли на улицу и подошли к заляпанному грязью серому «Фольксвагену-сараю» – Эдик не любил дорогие броские машины, серый старый «Пассат» и внимание не привлекает, и влезает в него до фига и больше. Вертлявый сплюнул сигарету в грязный сугроб, достал из спортивной сумки сначала пакет, а уже оттуда маленькую красную коробочку.