Все уезжают - Венди Герра

Если бы это прочла моя мама…

Среда, первое января 1980 года

Уже первое января.

Из школы за мной приехали на тракторе, и вот теперь мы едем обратно, подпрыгивая на ухабах. Меня мутит, потому что трактор виляет из стороны в сторону, и вообще он того и гляди развалится. Ночевать вчера отец не пришел. Я не ужинала и не завтракала. Новогодняя ночь прошла, как самая обыкновенная. На торжественное собрание в школу я приехала в мятой форме.

Директриса поправила узел на моем галстуке, сделала мне пробор расческой, которая пахла электричеством, смочила мои непокорные волосы, потому что после сна они всегда встают торчком, и поставила меня на камень посреди двора, откуда я должна была громким голосом зачитать свое сообщение.

Я все прочла, но, похоже, оно им не понравилось. Особенно были недовольны люди, приехавшие из Вилья-Клары. В итоге меня наказали и посадили в дирекции, где я сейчас и нахожусь в ожидании, когда за мной приедет отец. Кажется, я сказала что-то не то, но ведь я написала только то, что меня просили. Наверно, это из-за стихов. Да-да, не нужно было вставлять стихи. Вечно я делаю что-нибудь лишнее. Если бы здесь была мама, я бы не совершила такой ошибки. Когда приедет отец, неизвестно. Уже вечер, и я чувствую слабость.

Днем мне устроили экзамен по математике, дали задачи, но решить их я не смогла. Цифры казались мне какими-то жучками, червячками, букашками. Я глядела на них и ничего не понимала. По-прежнему жду отца. Хорошо бы попить водички с сахаром.

Я должна прятать Дневник, потому что на экзамене нельзя вынимать тетради. Уже начинает темнеть.

В деревянном доме

…Все пропало. В деревянном доме вместе со мной находится учительница. Она уснула, сидя в кресле в гостиной. Отец так и не появился, хотя уже очень поздно. Вот уже два дня, как он отсутствует. Учительница сама сходила в столовую за едой для меня. Я просила ее уйти, говорила, что отец, если увидит ее здесь вместе со мной, меня убьет. Она только улыбалась и гладила меня по голове.

Она улыбается, потому что ничего не знает и не представляет себе, что может случиться, — она ведь никогда не видела отца выпившим. Понемногу она помогла мне решить те самые задачи по математике. Одно за другим диктовала мне решения, и одновременно объясняла, что делает, почему и откуда появляются такие цифры. И я вдруг все поняла и смогла ответить на все вопросы. Это какое-то волшебство!

Она задала мне множество вопросов. Я отвечала весьма уклончиво — мама еще перед судом меня строго-настрого предупреждала, чтобы я не болтала лишнего. Она говорила, что у нас в стране любую мелочь могут раздуть и потом приписать тебе что угодно.

Лягу спать в гамаке на кухне, а то неудобно перед учительницей.

Суббота, 4 января 1980 года

Дорогой Дневник!

Прости, что два дня не писала: у меня не открывается один глаз и болит правая рука, и хотя я умею писать обеими руками, мне не хотелось напрягать зрение. Отец вернулся пьяный и перевернул дом вверх тормашками. Избил меня на глазах у учительницы. Та начала кричать, звать на помощь, а когда уходила, то пригрозила отцу. А вначале она всего-то сказала ему, что у меня проблемы идеологического характера, и он сразу взбесился и готов был растерзать нас обеих. Он всячески поносил маму и никак не мог остановиться, только и говорил о ней, и это при том, что она находится от нас за тридевять земель. И все это из-за моего сообщения. Сто раз его перечитывала и никаких проблем не заметила.

Отца вызывали на собрание, чтобы он отвез меня домой либо отправил в специальную школу. Хорошо бы домой. Его предупредили, что если он еще раз поднимет на меня руку, они это так не оставят.

Я знаю, что надо делать, — уеду отсюда, не дожидаясь, пока он меня снова изобьет. Я выгляжу как страшилище. Меня лечит Чела, и пока она обрабатывает мне глаз, тихонько плачет.

Даже маме звонить и то не хочется.

Воскресенье, 5 января 1980 года

Неважно, что отец притих. Я пошла в спортзал и там билась о трубы, а потом спрыгнула с башенки, где расположены резервуары с водой, и ободрала себе коленки. После того как я ударилась лбом, у меня сильно потекла кровь. Я в первый раз отправилась к главному директору — он высоченного роста и очень знаменитый. Увидел меня всю в крови и перепугался. Тут же привел в порядок свою машину, чтобы отвезти меня к маме. Сказал, что правосудие здесь вершит он, а иначе отец действительно может меня убить.

Собравшимся вокруг нас он громко сказал: «Неизвестно, что хуже: мать-лунатичка или отец-алкоголик». Надо выяснить насчет лунатички. Вот я и стала самой лживой девочкой на свете, но мне все равно. Никто не знает, когда ты лжешь, а когда говоришь правду.

Еду на машине в Сьенфуэгос вместе с директором и Челой. Делаю записи в Дневник. Мама, когда меня увидит, испугается, но потом они с Фаусто обрадуются, узнав, что я остаюсь с ними навсегда.

Прощайте, желтые бабочки, подсолнухи, муравьи, ростовые куклы, маленькая школа и молочный грузовик. Я не стала прощаться с Эленитой: во-первых, потому что это не важно, а во-вторых, чтобы она не плакала, а то она любит пустить слезу.

Школьная форма осталась в деревянном доме. Все на свете забываю, должно быть, из-за того, что голова у меня кружится от ударов, или я слишком торопилась, чтобы улизнуть из дома до прихода чудовища.

Итак, всеми правдами и неправдами — а вернее, одной лишь неправдой — я добилась своего и наконец-то возвращаюсь домой.

…Когда мы проезжали поселок Маникарагуа, нам попался отец: он шел в обнимку с Мариселой, маминой подругой. Я чуть не умерла от страха. Директор остановил машину и вышел. Отец размахивал руками, он был пьян, а у меня сразу сердце ушло в пятки.

В конце, когда мы уже трогались, он просунул голову внутрь и сказал, что с матерью я все равно не останусь и что он свяжется с кем надо.

После пережитого страха я сразу заснула. Сейчас мы въезжаем в Сьенфуэгос. В водах бухты отражается весь город, целиком, только вверх ногами.

Пятница, 11 января 1980 года

С прошлого раза много воды утекло.

Уже одиннадцатое января. Я не могла писать раньше, потому что у меня не было моей тетради, и теперь я пишу в конце новых тетрадей, которые мне выдали, — они все в клеточку. Потом переклею эти страницы в свой нормальный Дневник. Когда сумею его вернуть. Все произошло так быстро.

Дома мне остаться не позволили. И мама тоже этого не хотела, поэтому я нахожусь в Центре перевоспитания несовершеннолетних.

Сейчас половина шестого утра. Я просыпаюсь раньше всех, чтобы успеть написать в Дневник. Здесь внутри все как будто расчерчено по линеечке. Еще темно, но до моей кровати, которая стоит в правом углу, доходит свет из учительского туалета.

Когда я подошла к дому, мама была в патио и играла с моей подругой Данией в китайские бирюльки. Она подбрасывала палочки, и они вдвоем их ловили. Раньше она всегда так играла со мной, и мне не понравилось, что теперь меня заменила Дания. Раз меня нет, значит, можно занять мое место?!