Как далеко ты сможешь пройти? - Джон Маклин

— Я справлюсь с этим, — сказал я Мэрион.

— Справишься с чем? — не поняла она.

— С Коной. В следующем году я стану первым колясочником, который станет финишером гавайского Ironman.

— Я даже не сомневаюсь, что станешь, — ответила Мэрион.

Так реагировали все, кому я рассказывал о своей цели. Верили ли они в то, что я смогу это сделать, было совсем не так важно, как то, верил ли я в это сам. А я верил. Я точно знал, что смогу это сделать.

Несмотря на мои смелые заявления, мне нужно было сначала доказать, что я не обманывал себя, стараясь поверить в то, во что хотел верить. Я прочел, что Ион Фрэнке успешно прошел дистанцию триатлона Surfers Paradise International возле города Голд-Кост, штат Квинсленд, Австралия. Значит, вот куда мне следует отправиться дальше. На первых двух триатлонах я соревновался только сам с собой. Поскольку я был первым колясочником на каждой из этих гонок, в моем распоряжении не было никаких результатов, с которыми я мог бы сравнить свои. Surfers Paradise дал мне шанс увидеть, как я выгляжу на фоне элиты триатлетов-колясочников. После того как я прошел эту дистанцию (которая была вдвое короче Ironman) за семь часов, или ровно на 45 минут быстрее, чем Фрэнке годом ранее, у меня не осталось никаких сомнений в своей способности справиться с Коной. Все, что теперь оставалось сделать, — это квалифицироваться.

В отличие от физически здоровых соперников, которые могут квалифицироваться на чемпионат мира в Коне по результатам, показанным на любых соревнованиях мирового уровня, у триатлетов-колясочников есть только одно состязание в году, позволяющее получить билет в Кону. В 1995 году таким состязанием стал полу-Ironman в Панама-Сити, штат Флорида, США. Именно там мне впервые предстояло встретиться с Ионом Фрэнксом на дистанции, лицом к лицу. Победитель поедет в Кону. Проигравшему придется сидеть дома и смотреть репортаж по телевизору. Джонно не смог взять на работе отпуск, чтобы отправиться со мной во Флориду. Вместо него со мной полетел другой мой хороший приятель, Дэвид Уэллс. Так же как раньше Джонно, Дэвид достал меня из воды после плавательного этапа. Когда он меня вытащил, я обходил по времени всех остальных соперников, включая физически здоровых. Радость от того, что я первым выбрался из воды, немного померкла, когда Дэвид, который бежал вверх по пляжу к велопарковке, споткнулся и мы оба растянулись на песке. Я давно усвоил, что уроки скромности, которые преподает нам жизнь, всегда очень полезны.

Я не удивился тому, что обошел Фрэнкса в получении квалификации на чемпионат в Коне. Однако меня очень удивил телефонный звонок, полученный вечером накануне старта. Мне позвонил Дон, мой старший брат от первого брака отца, чтобы пожелать удачи и кое-что пообещать. Когда мои отец с матерью переехали в Австралию незадолго до моего рождения, Дон, вместе со своей сестрой Мораг и братом Кении, остался в Шотландии, поэтому в детстве я ни с кем из них не общался. Позднее все они переселились в Канаду. До этого звонка я виделся с Доном только однажды, когда мне было шестнадцать. Он приехал в Австралию в короткую командировку, и мы провели вместе не больше часа. И теперь он дозвонился до меня, чтобы сообщить:

— Отец рассказал мне, что ты пытаешься сделать, и хочу сказать тебе, что я тобой очень горжусь. Если ты квалифицируешься, я приеду на Гавайи, чтобы тебя поддержать.

Я был ошарашен.

— Ты это серьезно, Дон? — недоверчиво спросил я. — Ты честно проделаешь весь этот путь до Гавайев?

— Только квалифицируйся, и я точно там буду, — ответил он.

Это был не единственный сюрприз, преподнесенный мне Доном. Когда я позвонил ему после соревнований и сказал: «Мы едем на Гавайи», он ответил: «Давай посмотрим, что я смогу для тебя сделать». Дон работал в компании Canadian Airlines, которая выполняла рейсы в Сидней. Он договорился с руководством компании, что они оплатят мне связанные с соревнованиями транспортные расходы и даже еще один полет во Флориду, где я тренировался в течение месяца перед гавайским Ironman 1995 года. Позднее я слетал в Канаду, где познакомился с Мораг и Кении.

Большинству людей Гавайи представляются раем на земле. Эти люди никогда не пробовали выступать в триатлоне Ironman в Коне.

Начало состязания было довольно приятным. Джонно и Дэвид Уэллс донесли меня до воды, где я и еще полторы тысячи участников со всех уголков света и из всех слоев общества стали ждать выстрела пушки, знаменующего старт гонки. Но лишь на мне одном был гидрокостюм — организаторы пошли на эту уступку, чтобы придать мне дополнительную плавучесть, поскольку я не мог задействовать свои ноги. Об этой договоренности знали немногие, поэтому один из участников сердито крикнул:

— Эй, а почему ты в гидрокостюме?

Прежде чем я успел сказать хоть слово, ему ответил Гордон Белл, один из моих земляков-австралийцев:

— Он же колясочник, дурья твоя башка.

Это была последняя услышанная мною жалоба на мой гидрокостюм и последнее уничижительное замечание в мой адрес со стороны других участников. Ожидая старта в воде, окруженный всеми этими людьми, каждый из которых мечтал стать «железным человеком», я пытался впитать в себя всю сцену и запечатлеть ее в памяти. Утреннее солнце сожгло висевшую над водой тонкую пелену тумана. Вверху шумели вертолеты, спортсмены меняли позиции и плескались в воде, расслабляя мышцы. Кое-где вокруг меня слышались разговоры, но я не разбирал смысл сказанного. Голоса смешивались в неясный шум. Я огляделся вокруг и позволил себе насладиться моментом. Я был здесь, в Коне, готовый справиться с самой трудной из всех мыслимых гонок. Момент был просто волшебным.

Затем прогремела пушка, и передо мной разверзлись врата ада. Вода, взбитая ударами рук и ног, забурлила, как кипяток. Плавательный этап триатлона нередко завершается для людей сломанными носами. По этой причине я старался держаться ближе к краю основной массы пловцов. Несмотря на то что из-за этого мне пришлось проплыть немного больше, движение в стороне от толпы ограждало меня от неприятностей. Однако первоначальный поток адреналина заставил меня выложиться почти полностью. Я знал, что нужно равномерно распределять силы, но стартовал так быстро, что уже на подходе к точке поворота мне стало не хватать воздуха. Я стал мысленно говорить себе: «Не суетись. Успокойся!» Увещевание сработало. Возвращаясь назад, к берегу, я вошел в нужный ритм. Подо мной стремительно сновали мелкие рыбешки, в то время как маленькие волны помогали мне, подталкивая к берегу. Я выбрался из воды через 1 час 7 минут. Взглянув на свой результат, я ухмыльнулся. «Мы хорошо смотримся!» — сказал я Джонно и Дэвиду, когда они несли меня к байку. Я чувствовал уверенность в том, что без проблем смогу завершить дистанцию намного раньше установленного лимита времени.

Затем мне довелось узнать, почему Ironman в Коне не похож ни на какую другую гонку в мире. Гавайский рай стал для меня сущим адом, пусть даже там и не было маленького рогатого существа в красном одеянии и с вилами в руках.

Трасса велоэтапа проходит по шоссе Королевы Каахуману — холмистой дороге, разрезающей поля древней лавы. Черные вулканические камни впитывают и усиливают жар солнца. Поскольку сиденье моего хендсайкла расположено низко, совсем рядом с дорожным покрытием, на велоэтапе я чувствовал себя так, словно все 180 километров мне пришлось ехать через раскаленное пекло. Солнце палило, вызывая тяжелые ожоги на руках и задней стороне шеи. В нормальной обстановке легкий ветерок мог бы принести облегчение, но в этих местах все наоборот. Пассатные ветры лишь усиливают жару и делают ее совершенно невыносимой. Мне советовали подготовиться к жаре, но я даже представить не мог, что ветер может быть настолько ужасным. Вскоре после того, как я выехал на трассу Королевы Каахуману, скорость дующего мне прямо в лицо встречного ветра стала достигать почти сотни километров в час. Чтобы продвигаться вперед, мне пришлось использовать самую низкую передачу, даже на крутом склоне. Спортсмены пролетали мимо меня, многие из них кричали: «Хорошо работаешь! Продолжай в том же духе!» Я пытался, но ветер и жара в сочетании с усталостью от работы одними руками сделали свое дело.