Запретный город - Кристиан Жак

— С ним, — сказала Ясна, — мне совсем не страшно. Ничего не боюсь, если он неподалеку. Он и быстрый, и очень смелый.

Молчун опустился на корточки перед цветами, лепестки которых оттенком своим напоминали золото.

— Никогда не видал ничего подобного, — признался он.

— Это хризантемы, и они не только милы и радуют взоры. Эти великолепные цветы еще и очень полезны, потому что из них получают снадобья, помогающие при воспалениях, разгоняющие кровь и смягчающие боль в пояснице.

— Вы целительница?

— Пока нет, но у меня была возможность кое-чему научиться у Нефрет — а это целительница славная и необычайная. Она после кончины моей матери заботилась обо мне, хотя у нее хватало своих дел, и очень ответственных. Перед тем как Нефрет перебралась на покой в Карнак, вслед за своим мужем — его имя Пазаир, и он, пока не состарился, служил визирем у фараона, — она передала мне многие из своих секретов. И вот теперь я применяю эти знания, чтобы уменьшать страдания близких. А здесь, в саду, я люблю размышлять и еще разговаривать с деревьями. Вы, чего доброго, подумаете, что я с ума сошла, но я верю, что у растений есть свой язык и они разговаривают. Только, чтобы они хоть что-то сказали человеку, надо, чтобы человек показался им смиренным и не гордым.

— Чародеи в Нубии уверены в том же.

— Вы были в Нубии?

— Несколько месяцев. А что это за дерево? С такой серовато-коричневой корой и округлыми листьями, зелеными и белесыми?

— Стиракс. Он дает мясистые плоды, но куда важнее драгоценная мазь: ее делают из желтоватой густой смолы, выступающей из надреза на стволе дерева.

— Мне больше нравится рожковое дерево: густая листва и плоды со вкусом меда. Оно словно бы воплощает сладость жизни, ибо всегда остается приятным и всегда готово даровать радость, как бы ни допекал зной и сколь бы свирепы ни были иссушающие жаркие ветры.

Черныш улегся у ног молодого мужчины, который теперь и шевельнуться не мог, не потревожив пса.

— Вы мне так и не объяснили, откуда у вас такое необычное имя.

— Если я уважаю свое имя, то мне незачем говорить вам лишнее.

— Неужели это такая великая тайна? — удивилась Ясна, вдавливая в разрыхленную землю горшок, призванный защитить молодые побеги. Когда побег разрастется, окрепшие корни расколют обожженную глину, а потом то, что останется от горшка, мало-помалу смешается с землею.

Никогда еще желание промолчать не бывало у него сильнее, но мыслимо ли отказать Ясне?

— Я вырос в деревне мастеров. Она называется Место Истины, а мой отец работает там ваятелем. Когда я родился, мать и отец дали мне тайное имя, которое я не вправе открывать кому бы то ни было до тех пор, пока я сам не стану ваятелем. До того времени я должен молчать, наблюдать, слушать и слушаться.

— И когда же придет этот великий час?

— Никогда.

— Как… Почему?

— Потому что я не стану ваятелем. Судьба распорядилась иначе.

— И… что вы намерены предпринять?

— Не знаю.

Ясна укрепляла стенки лунки вокруг рожкового дерева, чтобы вода, та, которой будут это дерево поливать, и та, которая будет просачиваться из оросительной канавы, удерживалась в ней и не пропадала попусту, но добиралась бы до самых глубоких корней.

— Поэтому вы и работаете у моего отца? Рассчитываете задержаться у него подольше?

— Он предложил мне стать его помощником.

— А про Место Истины вы ему говорили?

— Нет… До вас я никому о себе ничего не рассказывал. И о своем прошлом тоже. Сегодня оно мертво, и умерло оно навсегда. Ни одной тайны мастеров я не знаю, и, стало быть, я — просто рабочий, такой же, как прочие работяги.

— Вам очень обидно, да?

— Не подумайте только, что я хочу чего-то несусветного… Мне бы лишь… Но… какая разница? Спорить с тем, что есть — бесполезно, умнее принимать то, что предложено. То, что дарует жизнь.

— Не рано ли вам говорить такое? Я о том, что… вы же еще так молоды.

— Я… я… боюсь вам наскучить.

— А помощником отца станете?

— Ваш отец очень добр ко мне, но я не справлюсь с такими обязанностями. И мне придется огорчить его. Я откажусь.

— Вы себя недооцениваете, по-моему. Отказаться всегда успеете, вы бы подумали сначала… А пока… помогите-ка мне.

Девушка оглянулась на собаку: та поспешно открыла глаза и поднялась с земли. Она заранее угадывала все желания своей хозяйки, и той почти не было нужды отдавать команды или кричать на животное.

Вызволенный Молчун смог, наконец, сойти со своего места и принялся помогать, старательно подражая всем движениям девушки. Давно уже ему не было так хорошо: на душе покой, а привычная тревога делась невесть куда. Просто глядеть на эту молодую женщину — уже счастье. По крайней мере, думать про свои беды и печали совсем не хочется.

Получив положенную долю похлопываний по спине и поглаживаний за ухом, Черныш снова улегся в тени.

— Еженощно, — заговорила Ясна, — тьма пытается поглотить свет. Но свет отважно сражается и доблестно отражает нападение. Если встречать восход солнца на горе Восхода, то наблюдатель обязательно заметит бирюзовую акацию, отмечающую торжество воскресшего света. Дабы насладиться его красотой, довольно лишь знать, куда смотреть, чтобы его увидеть. Вот мысль, которая руководит мною, когда на долю мою выпадают суровые испытания. Красота жизни не на нас опирается и не от нас зависит, однако же пребывает она и в нашей способности познать ее.

Молчун, затаив дыхание, с обожанием глядел на Ясну, ловко управлявшуюся с растениями: движения изящные, точные, все спорится будто само собой. И как же здорово на нее глядеть.

Увы! Всему приходит конец. И вот уже вся рассада оказалась под надежной защитой из обожженной глины. Повода задерживаться больше нет. Стало быть, надо возвращаться.

— Руки можно ополоснуть в канаве, — предложила девушка.

Царские землемеры, мастера по землеустройству, водоотводу и орошению, равно как и селяне, занятые на общественных работах, толк в своем деле знали и работали на славу: возделанные поля и сады походили на клеточки живого тела, соединенные густой сетью оросительных каналов и узеньких канав, по которым, как по кровеносным сосудам, текла вода жизни.

Стоя на коленях рядом с Ясной, Молчун дышал благовониями, которыми она умастила себя, смешав ароматы жасмина и лотоса. И коль скоро обманывать и обманываться он не умел, он понял, что влюбляется, нет, что уже влюбился. Влюблен. Отчаянно, до безумия.

Собек очень не любил официальные приемы, но его присутствие на празднике стражи было обязательным. Подобные мероприятия, ежегодно устраивавшиеся на западной окраине Фив, служили удобным поводом для объявлений о повышении по службе, о переменах в управлении, а также для торжественных проводов товарищей, отслуживших положенный срок и уходящих на заслуженный отдых. По такому случаю всегда закалывали нескольких свиней и выносили кувшины с красным вином. За счет визиря и от его имени, кстати.