Следы на мне - Евгений Гришковец

Три дня я после этого работал в бригаде из шести человек. Мы делали крышу другой постройки. Та крыша совсем прохудилась, в некоторых местах провалилась полностью. Мужики были, как мужики. За папиросами я им бегать отказался сразу. Когда они на это показали зубы, я показал зубы в ответ. На этом мои неприятности в коллективе закончились. Я им был не интересен, а они мне. Работал я так же, на подхвате, подай-принеси. Старался делать всё быстро и толково. Попытки помыкать мною пресёк на корню. Навыков со службы накопилось в этом смысле достаточно. Проработал я с ними три дня, крышу мы закончили, и я уволился. Мужики меня уговаривали остаться, но я не остался.

Бригадиром той компании был сильно деловой маленького роста армянин. Сам он не работал с нами, только жил, правда, в отдельном домике. Он деловито приходил утром на работу, давал какие-то указания, а потом исчезал. Говорил, что о чём-то договаривался всё время.

Он мне, после некоторых препирательств, выдал мои деньги за три дня работы и за тот сарай, что мы покрыли с Михалычем. Денег он дал совсем мало даже для такого короткого трудового пути, каким был мой. Он объяснил, что у них украли какие-то инструменты или строительные материалы. В общем, что-то у них украли. И поэтому вся бригада гасит потерю из своего заработка. Он сам, как он сказал, страдает больше всех, в материальном смысле, конечно.

Я безропотно взял те гроши, которые он мне дал. Забрал свой рюкзак и пошёл на автобусную остановку, чтобы вернуться домой. Автобус останавливался возле той самой столовой-магазина. Там я дождался этого автобуса, сел к окну и поехал.

Михалыча я увидел мельком, как только автобус отъехал от остановки. Он стоял у калитки одного из дворов спиной к дороге и через калитку разговаривал с какой-то тёткой и маленькой девочкой. Михалыча я узнал сразу. Девочка смеялась. Тётка проводила автобус взглядом, а Михалыч даже не оглянулся и не посмотрел в сторону проезжавшего мимо него дребезжавшего автобуса. Я Михалыча больше не видел никогда.

Я ехал тогда домой, и настроение моё было гадкое. Я думал и ругал себя за то, что не справился и не смог заставить себя поработать ещё. Я чувствовал себя слабаком и лентяем. Но я так же понимал, что не мог я больше заниматься таким вот физическим трудом, делая абы как абы что, только по той причине, что мне за это заплатят деньги.

А после работы с Михалычем, я совсем не мог работать с теми мужиками. Я в работе как-то не мог почувствовать процесс. Я исполнил набор действий, который, конечно, вёл к какому-то результату, ну, как минимум, к денежному вознаграждению. Но в этих действиях для меня не было жизни. Я чувствовал только тоску.

Без Михалыча не было в моих действиях какой-то связки. Эту связку некоторые называют смыслом.

Я ехал домой и смутно догадывался, что, наверное, не смогу никогда делать такую работу, причиной исполнения которой будут деньги. Только деньги и всё. Я догадывался, я чувствовал это, и мне становилось страшно от такой догадки. Потому что следом за этой догадкой шёл вопрос: «А как жить-то?» Страшно, правда?

Где-то теперь Михалыч? Жив ли? В принципе, может быть, жив, даже вполне. А если нет?.. Где и как окончил он свои дела? В какой деревне или посёлке, с кем? Кто проводил его в последний путь, кто выпил на его поминках? И что написано на надгробье его могилы? Может быть, там написано, что он вовсе и не Михалыч? И кто приходит на эту могилу?

Хотя я надеюсь, что жив он и поскрипывает где-то и коптит небо дешёвыми папиросами.

Сколько их таких мужичков живёт по этим деревням, нарезая, кто больше, кто меньше, круги по жизни. Чего-то они поделывают. Кому-то они нужны. Кто-то их ждёт. Кто-то их любит.

Я вот встретил Михалыча. Спасибо ему! Встретил бы сейчас, узнал бы сразу. И выпил бы с ним, чего бы он мне не налил.

Да, кстати, денег я тем летом так и не заработал. Родители дали мне немного, но достаточно, чтобы я съездил… ну, не на море, а ненадолго в Москву к родственникам. Так, осмотреться.

Наша с моей женой первая отдельная квартира была очень долгожданной. Это была однокомнатная квартира на девятом этаже десятиэтажного дома в совсем новом районе города Кемерово. Как же мы её ждали, как мечтали о ней, как не просто она нам досталась. Навсегда запомню адрес: улица Свободы, дом 13. Вот номер квартиры не помню. Так бы показал, а номер не помню.

Улица Свободы! Каково? И конечно, как это бывает в каждом городе… В каждом городе есть свои курьёзы, связанные с названием улиц или памятниками. Так вот, улица Свободы упирается в тюрьму № 5. В простонародье «пятёрочка». Из этого следует, что улица Свободы находится не в самом престижном месте города. А особенно тогда, когда мы въехали в наш дом и в нашу квартиру, райончик был, ну, совсем не престижный. Просто, за существующей до появления улицы Свободы окраиной, построили длинные многоэтажные дома. Дома эти были минимум в десять этажей, длинные такие дома. Раньше подобные дома называли «китайскими стенами». Но наш дом был необычной формы. Его выстроили круглым, точнее, в виде раковины улитки, с большим круглым двором. Не понятно, зачем его сделали таким. Видимо, рассчитывали, что так можно спасти одну сторону дома от ударов сильных и студёных сибирских ветров. Не знаю, чего хотел архитектор и строители, но ветер жутко завывал в этом дворе, как в трубе и поднимал в воздух снежные, а летом пыльные смерчи.

Но мы были счастливы. Мы с Леной (женой) впервые въехали в дом, который называли своим, и впервые остались совершенно одни хозяйничать в своей первой, маленькой, но своей квартире. И весь дом заполнялся такими же, как мы, счастливыми людьми разных возрастов, которые тоже впервые въезжали в свои жилплощади или в новые, более просторные, чем те, что были у них до этого, квартиры. Первые месяцы было много радости в доме. Не на всех окнах были шторы (а шторы в круглом доме вещь не бесполезная), но радости было много. Дом некоторое время сотрясали новоселья, свадьбы, а потом пошла обычная жизнь. Только, разве что, в нашем доме и в соседних чаще, чем в старых домах, рождались дети. Наша дочь родилась там. Там было много радости, в доме № 13 по улице Свободы.

И ещё там у нас появились наши первые соседи. Именно наши. И Лена и я, мы до того, как поженились и въехали в нашу первую квартиру, с самого детства жили в домах с соседями. Мы не с Луны упали на улицу Свободы, 13. Но когда мы были детьми, жили с родителями, соседи были, скорее, родительские, чем наши. А соседи были, я их помню. То они нас заливали водой, то мы заливали нижних. То они устраивали шумные праздники с песнями и плясками или скандалили с грохотом посуды, беготнёй среди ночи и опрокидыванием мебели, то мы шумели. На новый год и несколько других праздниках мы шумели параллельно, не одинаково, но параллельно. Но во всех ситуациях все вопросы с соседями решали родители. Это папа ходил разбираться наверх, когда с потолка текло, или вниз, извиняться, когда прорывало батарею у нас. Это к родителям приходили соседи перехватить денег до зарплаты или по каким-то другим соседским надобностям, типа, спичек, молотка или топора. Я же только здоровался с соседями во дворе или на лестнице.