Как стать добрым - Ник Хорнби

— Займись ужином и оставь меня в покое. Скоро я смогу подняться. Мне надо немного передохнуть. — Можно подумать, я просила его станцевать «лимбо» под веревочкой, или прибить книжные полки, или отнести меня по лестнице на второй этаж, чтобы заняться любовью.

— Тебе принести газету?

— Я ее уже прочел.

— Тогда я включу радио.

Мы слушаем обзор культурной жизни на волне «Радио-4», слушаем «Симпсонов», слушаем, как шкворчат рыбные палочки в гриле. Я стараюсь не задевать его чувства, но сама сейчас нахожусь далеко, где-то в номерах в Лидсе и Клеркенвилле, не конкретно в постели, а просто в самих комнатах — в спокойной, разглаженной, как одеяла на кроватях, обстановке, совсем не похожей на ту, что окружает меня сейчас.

Дэвид решил ночевать в комнате для гостей; я помогла ему раздеться — можно сказать, снова вернулась к мыслям о нуждах и требованиях, правах и обязанностях, о людях с фурункулами в заднем проходе. Затем я отправилась в спальню и принялась читать газету, где архиепископ Кентерберийский рассуждал о недопустимости развода, о синдроме жадности, именуемом «за соседним забором трава зеленее», и о том, что вместе с тем нельзя лишать кого-то права покончить с жестокой и обреченной жизнью в браке, однако… (Ну почему в каждой газете пишут и пишут обо мне? Хотелось бы почитать что-нибудь о столкновении поездов, в которых тебя нет, о зараженном паразитами мясе, которого ты не ешь, о заключении перемирий в местах, где тебе даже бывать не приходилось. А вместо этого на меня всякий раз вываливают кучу мусора — бесконечные рассуждения об оральном сексе в самолете и крахе современной семьи.) В результате хочешь не хочешь, а мне снова пришлось размышлять о жестоких и деградирующих браках, а также о собственной судьбе да еще пытаться над собой подшучивать — значение слов «жестокий и деградирующий брак» в нашем районе имеет особый оттенок: он называет меня дурой, он распугивает гостей, он постоянно ругает то, чем я дорожу, он хочет, чтобы старики сидели на местах для пожилых пассажиров — и ни на каких других — и вообще оставались только там, где им положено. Так вот, я не деградировала и не озверела от этих отношений с Дэвидом — на меня это, так и знайте, не действует, — но с тем, чего я на дух не переношу, я жить не буду. Правда, это сетования уже совсем по иному поводу.

Что становится поворотной точкой любовных отношений, когда они клонятся к закату? Прошло еще три недели. За это время мы дважды оказывались со Стивом в постели, причем ни разу не испытав оргазма (не то чтобы этот оргазм был так уж важен, хотя после долгой скачки обычно принято поить лошадь); мы коротали время в воспоминаниях о детских каникулах, о моих детях, о его первой подружке, уехавшей в Штаты, о нашей взаимной антипатии к людям, которые предпочитают отмалчиваться и не задают вопросов… Зачем мне все это? И чего я, в конце концов, добивалась? В самом деле, я никогда не обсуждала с Дэвидом свои детские воспоминания: по очевидным причинам, но это как раз и было тем, что выпало из моего брака, — возможность взглянуть на свое прошлое со стороны. Быть может, стоило попытаться завести с ним разговор на подобные темы, попробовать провести выходные вдвоем, без детей. Может, надо было просто прийти домой и сказать: «Знаю, ты уже слышал эту историю, но можно еще раз рассказать тебе, как я однажды нашла полкроны[6]под дохлым крабом, которого папа запретил мне трогать?» В первый раз эта история прозвучала довольно вяло, ее освежил лишь трогательный восторг Дэвида, направленный на все, что происходило со мной до встречи с ним — это было еще накануне нашего брака. Теперь же меня ждут в лучшем случае вздохи и беззвучные ругательства.

Видите ли, все, чего я на самом деле добиваюсь, в том числе и от Стивена, — это возможности переписать себя заново, как с черновика. Набросок, сделанный с меня Дэвидом, уже завершен, и я уверена, что никого из нас он в восхищение не приводит. Теперь я хочу вырвать эту страницу и начать с чистого листа, как на уроке рисования — когда у меня не получался рисунок, я просто его вырывала. И неважно, кто будет этим новым листом, как неважно, нравится мне Стивен или не нравится, знает ли он, что делать в постели, или не знает — и все такое прочее. Мне просто необходимо его восторженное внимание, когда я сообщаю ему, что моя любимая книга — «Миддлмарч»,[7]я просто ищу этого ощущения — ощущения того, что я с ним, а не делаю в этот миг какую-то очередную глупость. Что мы одно целое и между нами еще не пробежала черная кошка.

Я решила рассказать брату о Стивене. Брат младше меня и по сей день не имеет детей и свободен от семейных уз. Я была почти уверена в его моральной поддержке. Неужели он станет осуждать меня, несмотря на то что любит Тома и Молли и даже ходит выпить-закусить с Дэвидом в мое отсутствие? Мы с Марком близкие люди, и я решила положиться на то, что он скажет, доверяя его чутью.

И вот какой он вынес диагноз:

— Ты просто больная на голову.

Мы сидели в малайзийском ресторанчике в Масвелл-Хилл, рядом с его домом, и ждали, когда нам подадут первое; так что трудную часть разговора я решила приберечь на потом. (Вообще-то я не думала, что возникнут какие-то трудности. Как я могла допустить такую промашку? Как я могла настолько заблуждаться? С чего это я решила, что мой братец спокойно снесет эту новость? Я представляла, как мы будем мило шушукаться за столом, перебрасываться шуточками, вести свою семейственную доверительно-конспиративную беседу за холодным пивком и «сатэй» на шпажках из бамбука, но теперь стало очевидно, что расчеты мои оказались несколько неверными — мой братец поступает вовсе не по-братски, а лишь по-родственному улыбается и крутит головой.)

Взглянув на него, я робко улыбнулась.

— Понимаю, как все это выглядит со стороны, — сказала я. — Но ты просто не понял…

— Хорошо, объясни.

— У меня была депрессия, — начинаю я.

Марк знает, что такое депрессия. В семье Карров он является выродком и отщепенцем: ни карьеры, ни даже постоянной работы, неженат, наркотики, психоневрологический диспансер.

— Так пропиши себе антидепрессант — ты же доктор, можешь выписывать любые рецепты. Сходи, поговори с кем-нибудь. С каким-нибудь психоаналитиком. Не вижу, чем тут может помочь любовная связь на стороне. А уж развод — тем более.

— Ты что, не слушаешь меня?

— Естественно, слушаю. Слушать — не значит все время поддакивать, или ты думаешь по-другому? Своим подругам ты бы не посоветовала такой выход.

Подумав о Ребекке, я хмыкнула.

— Ты еще кому-нибудь об этом рассказывала?

— Никому. Кроме одного человека. Но, похоже, она пропустила это мимо ушей.

Марк нетерпеливо затряс головой, словно я перешла на женские метафоры, которых он не понимает и не желает понимать.