Белая крепость - Орхан Памук

И приступил к написанию своих книг, а я помогал ему. Он решил преподнести падишаху два трактата: «Жизнь животных» и «Чудные создания»; я рассказывал ему о красивых лошадях, об ишаках, зайцах, ящерицах, которых видел в саду нашего дома в Эмполи[35]и в лугах. Воображение у Ходжи было не особенно богатое, я рассказывал ему об усатых европейских лягушках в нашем пруду с кувшинками, о голубых попугаях, говорящих с польским акцентом, о белках, которые перед спариванием садились рядышком и чистили друг другу шерстку. Был в нашей книге подробный раздел о жизни муравьев, которой очень интересовался падишах, но он не мог с ней познакомиться, так как двор его дворца был вычищен до блеска.

Описывая подчиненную строгим законам жизнь муравьев, Ходжа мечтал о том, что мы будем наставниками малолетнего падишаха. Поэтому он счел недостаточным описание только известных нам черных муравьев и описал жизнь американских рыжих муравьев. Он мечтал написать печальную и назидательную книгу о том, что произошло с глупым местным населением, жившим в стране змей, называемой Америкой, и не желавшим ничего изменять в своей жизни. Он подробно рассказывал, как напишет о мальчике-короле, который увлекался животными и охотой, но, поскольку не интересовался наукой, был посажен на кол испанцами-гяурами[36], но я думаю, что он не посмел бы сочинить эту книгу. Работа мастера-миниатюриста, которого мы пригласили, чтобы сделать наглядными крылатых и шестиногих быков и двухголовых змей, не удовлетворила нас. «Раньше рисовали так, как рисуешь ты, — сказал Ходжа, — а теперь — все трехмерное и имеет тень, посмотри, даже самый обыкновенный муравей старательно тащит за спиной свою тень, как близнеца».

Поскольку падишах его не приглашал, Ходжа решил преподнести ему трактаты через Пашу, но потом очень жалел об этом. Паша сказал, что наука о звездах — это вздор, что главный астролог Хусейн-эфенди занялся не своим делом, стал плести политические интриги, что он подозревает, будто Ходжа метит на его место, что сам он, Паша, верит в науку, но связанную не со звездами, а с созданием оружия, что должность главного астролога — несчастливая, известно, что занимавших ее в конце концов убивали, или они узнавали тайны и исчезали, поэтому он не хочет, чтобы Ходжа, которого он очень любит и знаниям которого доверяет, занял эту должность, насколько ему известно, уже есть кандидат на эту должность, глупый и наивный Сыткы-эфенди, который прекрасно справится с этими обязанностями, он слышал, что Ходжа завладел книгами прежнего главного астролога, но Паша не желает, чтобы Ходжа занимался этими вопросами. Ходжа ответил, что его интересует только наука, и попросил передать падишаху трактаты. Вечером дома, посылая Паше проклятия, он сказал, что не будет заниматься ничем, кроме науки, и сделает все необходимое, чтобы иметь возможность заниматься ею.

В следующий месяц Ходжа интересовался, какое впечатление произвела на юного падишаха наша книга о воображаемых животных, и все гадал, почему его до сих пор не позвали во дворец. Наконец его пригласили на охоту. Он рядом с падишахом, я поодаль отправились вместе со всей свитой в Мирахор на берег реки Кягытхане. Ловчий все подготовил: согнали зайцев и лис, вслед им пустили борзых; мы видели, как один заяц бросился в воду и поплыл, все наблюдали, как заяц добрался до противоположного берега, и стража хотела пустить туда собак. Даже мы, стоявшие далеко, слышали, как падишах не разрешил: «Отпустите зайца». На том берегу оказалась чья-то собака, заяц снова бросился к воде, но собака схватила его; охрана подбежала, вырвала зайца из собачьих зубов и принесла падишаху. Мальчик осмотрел животное, обрадовался, что у него нет серьезных ран, и распорядился отнести зайца на холм и выпустить. Вокруг падишаха собралась толпа, в которой мне удавалось разглядеть то Ходжу, то рыжего карлика.

Вечером Ходжа рассказал, что падишах спросил у присутствующих, как можно толковать произошедшее. Когда очередь наконец дошла до Ходжи, он сказал, что у падишаха неожиданно где-то появятся враги, но он успешно справится с этой опасностью. Недоброжелатели Ходжи принялись было хулить это толкование, где падишах приравнивался к зайцу, но падишах заставил замолчать их хор, в котором был и новый главный астролог Сыткы-эфенди, и сказал, что запомнит слова Ходжи. Потом, наблюдая печальный конец орла, растерзанного соколами, и лисы, которая яростно защищалась, но была разорвана на мелкие куски сворой собак, он сказал, что львица родила двух детенышей: самца и самку, и что ему очень понравилась книга о животных; он стал расспрашивать о голубых крылатых быках в долине Нила и розовых кошках. Ходжа испытывал странное опьянение победой и в то же время страх.

Много позже мы узнали о событиях, происходивших во дворце: одна из жён прежнего султана, Кёсем Султан[37], задумала убить падишаха и его мать, а на престол посадить наследника Сулеймана, сговорилась с начальниками янычар, но ей не удалось осуществить свой замысел. Кёсем Султан душили, пока у нее изо рта и носа не пошла кровь, и пока она не умерла. Ходжа узнавал это из сплетен, когда ходил в муваккитхане. Он ходил только туда и в школу, а больше — никуда.

Осенью он хотел снова заняться космографией, но для этого нужна была обсерватория, а глупцы не придавали значения звездам, а звезды не обращали внимания на глупцов. Пришла зима, потянулись мрачные дни; в один из таких дней мы узнали, что Пашу отправили в отставку. Его тоже хотели задушить, но мать падишаха Валиде-султан[38]не дала согласия, у него отобрали имущество и сослали в Эрзинджан[39]. После этого мы ничего о нем не слышали, пока не узнали о его смерти. Ходжа сказал, что теперь он не боится и никого не должен благодарить; не знаю, думал ли он, когда говорил это, о том, что научился или не научился чему-то у меня. Он не робел ни перед ребенком-падишахом, ни перед его матерью, словно говорил: или все, или ничего, но дома он смирно жил среди книг, и мы собирались написать новый труд о рыжих американских муравьях.

Как и все предыдущие и последующие зимы, мы почти не выходили из дома; жизнь текла однообразно. Холодными ночами мы сидели на нижнем этаже, куда через трубу и дверь задувал северный ветер, и беседовали до утра. Он больше не только не унижал меня, но и не делал ничего обидного для меня. Это я объяснял тем, что никто им не интересовался, ни из дворца, ни из дворцового окружения. Иногда он так же, как я, отмечал наше сходство, и глядя на меня, видел себя, а мне было интересно: что он при этом думает? Мы завершили еще один большой трактат о животных, но он все продолжал работать за столом, потому что Паша находился в ссылке, и Ходжа, как он сам говорил, не собирался общаться со вхожими во дворец малознакомыми людьми. Иногда от нечего делать я перелистывал страницы, рассматривал нарисованных мною фиолетовых кузнечиков и летающих рыб и представлял, о чем будет думать падишах, читая трактат.