Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

В конце 1917 года стало ясно, что Абаза вскоре оставит свой пост. С декабря австралийское правительство отказалось признавать выдававшиеся им паспорта и другие документы. Он сложил с себя полномочия генерального консула, сославшись на «непреодолимые обстоятельства», о чём уведомил премьер-министра Австралии письмом от 26 января 1918 года[54].

В этой ситуации состоялось сенсационное назначение Симонова на должность консула. 30 января 1918 года пришло сообщение агентства «Рейтер» о приказе Троцкого. Телеграмма Литвинова пришла 19 февраля[55]. Великобритания курировала внешнеполитические и дипломатические связи своего доминиона, и было логично, что Литвинов, представлявший там интересы РСФСР, будет курировать советского представителя в ее доминионе.

«Рудокоп заменяет князя в генеральском чине» – с такими заголовками вышли австралийские газеты. В отчете НКИД Симонов писал: «Пока все бури и катавасии еще продолжались, в конце января 1918 года получается из Петербурга рейтеровская телеграмма, а вслед за этим телеграмма от тов. Литвинова из Лондона о моем назначении тов. Троцким консулом Советской России для Австралии»[56].

Трудно сказать, чем руководствовался Троцкий. Может быть, имя Симонова он запомнил по его прошлогодней телеграмме. Возможно, как уже говорилось выше, кандидатуру Петра Фомича предложил Ф. А. Сергеев или еще кто-то из бывших товарищей по эмиграции, добравшихся до России. Наверное, нарком был осведомлен, что у Симонова нет дипломатического опыта, но этого и не требовалось. Пренебрежительное отношение Троцкого к традиционной дипломатии известно. Что толку в установлении и поддержании цивилизованных отношений с зарубежными государствами, когда все международное сообщество вот-вот будет сметено могучим ураганом всемирной революции.

Такой позиции придерживался не только Троцкий, но и Ленин, до поры до времени не придававший большого значения «чисто дипломатической работе». Вождь мирового пролетариата преимущественно обращал внимание на информационно-пропагандистскую работу за границей и связи с местными рабочими партиями и организациями для ослабления буржуазных правительств. В письме Я. А. Берзину, руководителю советской дипломатической миссии в Швейцарии, председатель Совнаркома писал: «На официальщину начхать: минимум внимания. На издания и нелегальные поездки maximum внимания»[57].

Имелись в виду распространение декретов и других документов советской власти, популяризация опыта социалистического строительства в России (чтобы побуждать трудящихся других стран следовать её революционному примеру), соответствующие контакты с коммунистами и социалистами на местах. В общем, дипломатия рассматривалась как средство разжигания революционного пожара за пределами России, поэтому критерием назначения зарубежного представителя должна была служить его революционная преданность. Симонов этому критерию соответствовал вполне. Вместе с тем первый шеф Наркоминдела, наверное, не предполагал, что избранный им кандидат примется всерьез осваивать профессию консула и дипломата и продержится на ней значительный срок.

Недруги Симонова ставили под сомнение сам факт его назначения и существование литвиновской телеграммы. Однако в отличие от приказа Троцкого телеграмма не пропала. Симонов берег ее, понимая, что это, может быть, единственное подтверждение его статуса. Приведем ее текст: «Симонов назначен консулом с ведома британского Форин офиса» (“Simonoff appointed consul british foreign office advised”)[58]. Ссылка на британское внешнеполитическое ведомство подкрепляла решение Москвы, что делало положение свежеиспеченного дипломата более прочным. Правда, подтверждения от англичан так и не последовало…

Назначение на ответственную должность стало неожиданностью не только для австралийской публики, но и для самого Симонова, который не помышлял о подобном взлете. С другой стороны, чему было удивляться? В годы революции в таких стремительных перевоплощениях не было чего-то особенного. Если вчерашний школьник становился командиром полка, то бывший бухгалтер, рудокоп и журналист-самоучка мог стать консулом, даже генеральным. В ту героическую эпоху роль его величества случая была велика, и феерические карьеры делались в одно мгновение. Правда и разрушались порой столь же быстро.

И все же зададимся вопросом: а годился ли Симонов для новой работы? Опыта у него не имелось, образование было достаточно скромным и, мягко говоря, не профильным. Специалистом-международником он не являлся. Но был не без способностей. Осваивая бухгалтерское ремесло, получил экономические знания и, оказавшись за границей, старался их расширять и углублять. Был сметлив, выучил английский язык, на котором свободно говорил, писал (к концу своего пребывания в Австралии лучше, чем на русском), составлял официальные, а также информационно-справочные документы.

Тот способ, которым был назначен Симонов, и то положение, в котором он оказался, не были исключительными для советской внешней политики тех лет. С конца 1917 года Совет народных комиссаров РСФСР, лишившись прежнего заграничного аппарата, заполнял образовавшиеся вакансии революционерами-эмигрантами. Представителем в Швеции, Дании и Норвегии сделали В. В. Воровского. Его уполномоченным в Дании стал Я. З. Суриц. М. М. Литвинов стал представителем в Лондоне. Все они, как и Симонов, узнавали о своих назначениях из прессы.

В отличие от своих коллег, получавших из Москвы дипломатические паспорта, он так и не «легализовался», располагая вместо экзекватуры одними сообщениями прессы и телеграммой Литвинова. Но в январе 1918 года он не сомневался, что в самое ближайшее время из Москвы придет подтверждение его статуса, который будет признан австралийцами.

Федеральные власти поначалу восприняли его назначение «более, чем терпимо». Это собственные слова Симонова, объяснявшего такое отношение тем, что поначалу ни в Австралии, ни в других западных странах до конца не отдавали себе отчета во всех последствиях происшедшего в России переворота. «Первое время от Октябрьской революции в публике и между власть имущими была растерянность. Никто, по-видимому, не знал, как принять этот факт»[59]. Пресса к явлению советского консула отнеслась как к сенсации, но не вызывавшей особой тревоги. Власти шли на контакт и не возражали против открытия консульства де-факто. От прежней враждебности, когда Симонова обвиняли в шпионаже в пользу Германии и едва не арестовали, почти следа не осталось.