Великий князь Василий III Иванович - Сергей Полехов

После Оршанской битвы война между Русским государством и Великим княжеством Литовским продолжалась еще несколько лет, но боевые действия велись в обычном для военной повседневности стиле – в виде небольших стычек и приграничных походов. На общую расстановку сил они влияли незначительно. Это давало надежду на постепенное истощение хозяйственного потенциала противника, а участникам таких походов позволяло разжиться награбленным добром. Не оставалось в стороне и местное население, которое не брезговало тем, чтобы во время очередного такого похода свести счеты с соседями (сохранилось свидетельство о таком конфликте между подданными одного и того же правителя – великого князя Литовского). Единственное крупное сражение разыгралось на русской территории, под стенами псковской крепости Опочки осенью 1517 года, и на этот раз его инициатором выступила литовская сторона.

Смоленский собор Новодевичьего монастыря в Москве

К сражению тщательно готовились: Сигизмунд Старый подкупил крымского хана, чтобы тот напал на Русское государство с юга, а сам озаботился оплатой наемников – самой боеспособной части литовского войска – для похода на Псковщину. Командование было поручено победителям Оршанской битвы – великому гетману Константину Острожскому и командиру наемников Янушу Сверчовскому, а сам король для сбора войск даже прибыл в Полоцк, откуда было удобно наступать на Псков. При этом задача, по-видимому, ставилась довольно скромная – склонить русские правящие круги к принятию литовских условий и заключению мира на более выгодных условиях. О возвращении Смоленска военными методами речи не шло.

В Русском государстве, конечно, знали о планах Сигизмунда и тоже готовились к войне на двух направлениях. Военные отряды были выдвинуты на юг для отпора крымцам и на северо-запад. Ремонтировались укрепления Пскова.

На пути к Пскову войскам Сигизмунда необходимо было взять крепость Опочку. Это была задача не из легких: крепость находилась на острове в устье реки Великой, ее валы возвышались прямо из воды, а с берегом ее соединял единственный мост. Крепость была построена из деревянных конструкций, заполненных землей, которая задерживала пушечные ядра, и поэтому взять ее штурмом было очень сложно. Не удалось это и великому князю Литовскому Витовту во время его похода на Псковскую землю в 1426 г. Небольшая крепость доставила немало неприятностей войску Великого княжества Литовского и в 1517 году. Ко всему прочему войско выступило в поход с опозданием и подошло к Опочке лишь к началу октября, когда явственно вырисовывались перспективы осенней распутицы, делавшей крупномасштабные боевые действия невозможными.

Всё это предопределило успех русских воевод. Приступы Острожского и Сверчовского были отбиты, а шедшие им на подмогу отряды разбиты. Цифры потерь литовского и наемничьего войска, приводимые в источниках, сильно различаются: во-первых, учет потерь тогда сильно отличался от нынешнего, а во-вторых, даже если о них и существовало более или менее правдоподобное представление, эти цифры старались исказить в угоду тому или иному намерению. Спустя несколько лет сам Сигизмунд Старый называл общую цифру потерь в пять тысяч человек, а саму Опочку, небольшую по сравнению с близлежащими Великими Луками, в сердцах окрестил «бесовой деревней». Между тем на юге русские воеводы отбили крымский набег. Таким образом, литовский реванш не удался. И хотя переговоры и вялотекущие боевые действия затянулись, в итоге перемирие в 1522 г. было заключено на условиях признания принадлежности Смоленска Русскому государству. Это была большая победа Василия III.

Тем временем о русском государе вспомнили в Западной Европе. История русско-имперских взаимоотношений восходит к временам Ивана III, когда Русское государство решительно заявило о себе на международной арене. Этим решил воспользоваться император Священной Римской империи Максимилиан I: после смерти венгерского короля Матвея Корвина (Матьяша Хуньяди) в 1490 г. перед императором открылись перспективы получения венгерской короны – оставалось лишь одержать победу над другим претендентом, чешским королем Владиславом Ягеллоном. Памятуя о неприязненных отношениях московского великого князя с Ягеллонами, Максимилиан решил заключить с Иваном III союз, по которому обещал помочь государю в отвоевании у них «вотчины» Рюриковичей – Великого княжества Киевского. Но уже в 1491 г. в Пожони (Прессбурге; современная Братислава) Максимилиан заключил договор с Владиславом, по которому признавал его права на венгерский престол – с тем лишь условием, что в случае смерти Владислава без мужского потомства Венгрия должна была перейти к римскому императору. Максимилиан достиг желаемого, и его интерес к далекой Руси на время угас.

Этот интерес проснулся лишь в начале XVI в., уже в правление наследника Ивана III, когда вновь возник вопрос о будущем венгерской короны. Но этим дело не исчерпывалось. Была еще одна причина, по которой император (как, впрочем, и Папа Римский) был заинтересован в сближении с Русским государством, – нараставшая османская угроза. Начало XVI в. ознаменовалось крупными успехами османов в Европе и отчаянными попытками создания антиосманской коалиции. Поскольку она мыслилась как объединение христианских (т. е. католических) государств, параллельно возникла идея церковной унии между православными и католиками.

Новая череда контактов началась в 1509 г., когда Максимилиан обратился к Василию с просьбой восстановить ганзейский торговый двор в Любеке, закрытый Иваном III в 1494 г. Цепь дальнейших событий привела к тому, что в 1514 г. в Москву приехал имперский дипломат Георг Шнитценпаумер фон Зоннег. Ему предстояло договориться об условиях союза России и Священной Римской империи, направленного против Польши. Однако Шнитценпаумер превысил свои полномочия: была не просто достигнута договоренность, а выработан текст договора, на котором присягнул Василий III. Предметом особой гордости московских дипломатов, да и самого великого князя, было то, что в тексте договора он именовался «кайзером», «кесарем», то есть императором. Таким образом, получалось, что глава христианского мира признавал за московским монархом царское достоинство (спустя двести лет этот факт будет подчеркивать Пётр I). Для окончательной ратификации союза на нем оставалось присягнуть Максимилиану. Получалось, что он должен был выступить на стороне Василия в войне за Смоленск, тогда как именно в это время имперско-польские отношения приобретали выгодный для императора оборот. Незадачливый дипломат попал в немилость, император в одностороннем порядке изменил текст документа (а что ему оставалось делать?), вычеркнув оттуда положение о военном союзе и включив положение об имперском арбитраже конфликта Василия с Сигизмундом – третейском суде, который ни к чему не обязывал воюющие стороны. На этот раз результатом миссии своих послов был недоволен Василий: военной помощи он не получал, зато император исходил из представления о собственном особом месте в Европе. Дальнейшему расхождению Русского государства и Священной Римской империи поспособствовала Оршанская битва, которую Сигизмунд Старый постарался представить триумфом христиан над «варварами»-московитами. Точку в надеждах государя всея Руси на союз с «цесарем» поставил Венский конгресс 1515 г. На встрече европейских монархов было решено, что после смерти Владислава Венгерского права на занятый им чешский престол перейдут к наследникам Максимилиана. Одновременно была достигнута договоренность о женитьбе Людовика, сына Владислава, на Марии, внучке Максимилиана, а императорского внука Фердинанда – на дочери венгерского короля Анне. Сигизмунду же досталась третья внучка императора – принцесса Бона Сфорца. Польский король на радостях заявил, что готов пойти с Максимилианом хоть в рай, хоть в ад. Теперь императору предстояло выступить посредником между Сигизмундом и Василием.