Лабиринт Фавна - Гильермо Дель Торо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она не опустила взгляда, когда Видаль встал, хоть и боялась, что он увидит ненависть в ее глазах. Но отведенный взгляд он примет за признак вины и страха, а это намного опасней. Вина разбудит в нем подозрения, а почуяв страх, он войдет во вкус.
– Кофе пережженный. – Видаль всегда норовил встать к ней вплотную. – Сама попробуй!
Мерседес взяла черную жестяную кружку левой рукой – в правой она держала кроликов. Мертвые зверьки. Скоро и ты, Мерседес, будешь такой же мертвой, шепнуло сердце. Если станешь и дальше делать то, что делаешь.
Видаль наблюдал за ней.
– Мерседес, ты должна проверять такие вещи. Ты же домоправительница.
Он положил ей на плечо руку, такую гладкую и чистую. Потом повел ладонью вниз по ее рукаву. Мерседес хотелось, чтобы платье было более плотным. Сквозь заношенную ткань она чувствовала его пальцы.
– Как пожелаете, сеньор.
Видаль был охоч до женщин, хоть и не скрывал, что ни в грош их не ставит. Мерседес удивлялась, как это мама Офелии не замечает презрения в его глазах, когда он ее обнимает.
Видаль не окликнул ее, когда она выходила из комнаты, но его взгляд колол спину, будто нож приставили между лопаток.
Мерседес отнесла кроликов на кухню и сказала кухарке Мариане, что капитан пожаловался на кофе.
– Избалованный мальчишка, вот он кто! – сказала Мариана.
Другие служанки покатились со смеху. Роза, Эмилия, Валерия… У них не было причин бояться капитана – они его почти никогда не видели. И не хотели видеть, что творят капитан и его люди. Если бы Мерседес могла быть такой же слепой… Хотя, может, немолодые служанки просто навидались за свою жизнь всякого и им уже все равно.
– К обеду нужна еще курица и говядина.
Мерседес набрала два ведра горячей воды, которую заранее вскипятили служанки. Мать Офелии велела приготовить ванну.
– Еще курицу и говядину? – передразнила Мариана. – Где мы их возьмем?
Кухарка была родом из ближайшей деревни. У нее два сына служили в армии.
– Мужчины хотят воевать, – часто приговаривала она. – Такими уж они рождаются.
Им не важно, за что воевать. А женщины как же?
– Он всех пригласил, – сказала Мерседес. – Священника, генерала, доктора, мэра с женой… И всех нужно накормить.
– А они лопают, как стадо голодных свиней! – крикнула ей вслед кухарка, пока Мерседес поднималась с ведрами по лестнице.
Служанки смеялись, оттирая кроличью кровь с кухонного стола.
Они не хотели знать.
Офелия не рассказала маме про лабиринт и про Фавна. До того как прилетела фея, девочка прижималась к маме и они были как никогда близки, но теперь слова Фавна звучали у нее в ушах. Офелия забралась в теплую постель, смотрела в темноте на мамино лицо и думала – может, она вовсе и не ее дочка.
Луна… Мама…
Офелия почувствовала себя виноватой, когда бледное утреннее солнце заглянуло в пыльное окно и мама с улыбкой поцеловала ее в лоб, как будто прогоняя тревожные мысли.
Не вздумай предать ее! – сказала себе Офелия.
Мерседес вдвоем с другой служанкой наполнили ванну в соседней ванной комнате горячей водой, от которой валил пар. Она так одинока… Совсем как я. Ванна была роскошная, как будто ее привезли из богатого дома в городе. Во время войны, на которой погиб папа Офелии, много богатых домов оказалось разрушено. Офелия с подругами играли среди развалин, будто они призраки детей, живших здесь раньше.
– Офелия, вставай! Ванна не для меня, а для тебя!
Мама улыбнулась ей, но Офелия знала, что улыбка – для Волка. Мама хотела, чтобы дочка вымылась и нарядилась для него, причесалась и начистила туфли. Рядом с ним у мамы начинали блестеть глаза и на щеках появлялся румянец, хотя Волк на нее едва смотрел.
Офелии хотелось рассказать Мерседес про Фавна. Может, потому, что она предостерегала Офелию насчет лабиринта, или потому, что у Мерседес были свои секреты. В глазах Мерседес Офелия видела понимание мира, которого не находила у своей мамы.
– Офелия!
Мама в белом платье была похожа на невесту. Она снова села в инвалидное кресло, как будто Волк отобрал у нее ноги. Он ее искалечил. Раньше мама танцевала на кухне, когда готовила. Папа ею любовался. Офелия залезала к нему на колени, и они вместе смотрели, как танцует мама.
– Сегодня у твоего отца гости. Смотри, что я для тебя сделала!
Мама показала ей платье – зеленое, как лес.
– Нравится? – Мама погладила рукой шелковистую ткань. – Я в твоем возрасте чего только не отдала бы за такую красоту! К нему я сшила беленький фартучек. А на туфельки посмотри!
Туфли были черные и блестящие, как солдатские сапоги. Им не было места в лесу, так же как и платью, хоть оно и было зеленым.
– Тебе нравится? – Мамины глаза сияли.
Она как будто подлизывалась, точно маленькая наказанная девочка. Офелии стало ее жаль и стыдно за нее.
– Да, мама, – прошептала она. – Очень красиво.
Мама насторожилась. Помоги мне! – умоляли ее глаза. Помоги угодить ему. Офелию пробрал озноб, словно она опять очутилась в лабиринте и тень от мрачных стен легла ей на душу.
– Ну, иди! – Мама разочарованно опустила взгляд. – Искупайся, пока вода не остыла.
Столько стежков…
Кармен много часов шила это платье. Она не хотела видеть в глазах дочери правду: платье шилось не для Офелии, а для человека, которого Кармен велела дочери называть отцом, хотя на самом деле это звание принадлежало мертвому.
Все мы придумываем для себя сказки. «Он посмотрит на платье и полюбит мою дочь», – говорила себе Кармен Кардосо, хотя в глубине души знала, что для Видаля имеет значение только его еще не рожденный сын. Предать своего ребенка ради новой любви – страшный грех. Мамины пальцы дрожали, когда она расстегивала пуговки на платье и продолжала улыбаться, притворяясь, будто жизнь и любовь – такие, какими ей хочется их видеть.
Ванную комнату всю заволокло паром. Офелия закрыла за собой дверь, и ее тотчас окутала влажная жара. Ванна была похожа на белую фарфоровую лодку – так и хочется сесть в нее и уплыть на луну. Но Офелия торопилась остаться одна не ради купания.
Вчера ночью она спрятала книгу Фавна и мешочек за батарею в ванной, чтобы мама не нашла. Это была ее тайна. Мама не любила книги. К тому же Офелия боялась, что подарок Фавна потеряет волшебную силу, если его увидит или коснется кто-нибудь, кроме нее.
Она присела на край ванны, с трудом удерживая тяжелую книгу на коленках. Кожаный переплет на ощупь был как кора старого дерева. Страницы все такие же чистые, но Офелия откуда-то знала, что скоро они заполнятся. Все по-настоящему важное поначалу скрыто. Офелия была еще маленькая, поэтому знала.