Трибунал для героев - Вячеслав Звягинцев

«…Дефекты, указанные в прилагаемой дефектной ведомости от 11 декабря 1938 года, не могут служить препятствием для первого вылета. Тяга нормального газа, сломавшаяся во время рулежки 12.ХII. с.г. заменена на новую… Самолет готов к первому полету без уборки шасси, с ограничением перегрузок и скоростей, согласно указанию Главного Конструктора завода т. Поликарпова Н.Н.»

Между тем, в тот же самый день, 14 декабря 1938 года, начальник летно-испытательной станции завода полковник В. Порай и его заместитель по испытаниям А. Соловьев положили на стол директора завода Усачева официальную докладную о том, что«…программа земных испытаний самолет заказа «318» в большинстве своих пунктов к первому полету не выполнена, так как получена в 20 часов 13.12.38…» Далее они привели перечень операций, которые не были выполнены — 11 пунктов из 12, включенных в наземную часть программы.[39]Заканчивалась докладная следующим выводом: «По выполнению этой программы требуется составить акт о допуске самолета к испытаниям, но так как эта работа не выполнена, то акт не составлен».

Этот документ, позже обнаруженный Г.Ф. Байдуковым, от членов комиссии скрыли. Как, впрочем, и некоторые другие документы. А летные испытания так и не отложили.

В этой связи уместно поставить вопрос — кто же так спешил?

Многочисленными свидетельствами, документами, актами комиссий и материалами уголовного дела однозначно установлено, что прежде всего это был директор завода М.А. Усачев. 14 декабря он заставил подчиненных подписать акт о готовности самолета к испытаниям. И сразу же издал свой собственный приказ о проведении первого испытательного полета 15 декабря.

Оценка действиям М. Усачева была дана в акте комиссии от 17 декабря 1938 года, назначенной постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) для расследования катастрофы и возглавляемой комдивом Алексеевым. В акте, в частности, говорилось:

«Подготовка самолета к полету с момента вывода на аэродром 7.ХII.1938 г. происходила в условиях исключительно вредной спешки при фактической обезличке и безответственности за это ответственное дело…

Директор завода Усачев проводил вредную, недопустимую и ничем не оправдываемую спешку в подготовке машины к вылету… командуя непосредственно техником машины И-180, через головы его начальников, создавал безответственное отношение людей к своей работе…

Комиссия, опросив 25 человек,… не могла установить лиц, персонально ответственных за решение вопроса об окончательной готовности самолета и экипажа к полету…

Комиссия единодушно пришла к выводу, что гибель т. Чкалова является результатом расхлябанности, неорганизованности, безответственности и преступной халатности в работе завода № 156…»

Между тем, уже в наши дни профессор А. Клембовский пишет: «Кое-кто считает, что акт о готовности самолета к первому вылету подписали инженеры под давлением Усачева. Но где документальные доказательства этому мнению?…».[40]

Таких доказательств немало. Мы приведем лишь некоторые из тех, которые собраны в материалах уголовного дела. Эти материалы, безусловно, следует оценивать, в силу известных методов ведения следствия,[41]с большой долей осторожности. Вместе с тем, многочисленные жалобы, написанные осужденными из мест лишения свободы, не могут не представлять для исследователей интерес. И прежде всего — жалобы и письма В. Порая, — которому нет оснований не доверять, поскольку он дружил с В. Чкаловым с 1921 года,[42]и перешел на работу в ЛИС по его рекомендации всего за четыре месяца до трагедии.

Всего В. Порай написал в 1939–1941 годах несколько десятков таких жалоб на имя И. Сталина, наркома обороны К. Ворошилова, руководителей ВВС РККА Локтионова, Героев Советского Союза Смушкевича, Шевченко, члена военного совета ВВС РККА Овчинкина и др.[43]И практически во всех жалобах Порай писал, что Поликарпов и Усачев встретили его на заводе «в штыки», что Усачев «терроризировал» его, «Яковлева, Лазарева, Коловерженцева и других, добиваясь подписания документов», а обстановку на заводе за день до трагедии он охарактеризовал так:

«Директор провел совещание со всеми специалистами, на этом совещании вел себя вызывающе, настаивая на сокращении дефектов и здесь же был переделан акт о готовности самолета, дефектная ведомость самолета и паспорта…

Он потребовал от меня принять неправильно оформленные паспорта, я отказался. Тогда он закричал во все горло при всем инженерно-техническом персонале (человек 15–20) — «не будешь принимать, подавай заявление на увольнение, а вместо тебя найдут того, кто примет эти паспорта. Я ему ответил, что служить в таких условиях не буду…».[44]

В жалобах Порай утверждал также, что о безобразиях на заводе он ранее уже сообщал в НКВД и рассказывал о них Чкалову, который ему посоветовал: «Смотри Порай, чтоб тебя эти черти не гробонули в тюрьму» и обещал переговорить с Поликарповым. Но не успел.

Усачев действительно спешил и всех торопил. А себя подстраховал — получил устное разрешение на полет М.М. Кагановича, которому доложил по телефону о готовности самолета к испытаниям.[45]Поликарпов же отказался подписать акт о готовности самолета к первому вылету. Причины понятны. Над ним висел дамоклов меч.[46]Сделавший это вместо него Д.Л.Томашевич вскоре был арестован.