Любовница. Война сердец - Шерил Сойер

— Не говори этого маме, она расстроится.

Значит, София не обсуждала это с сынишкой. Она пыталась защитить его от смертей; но он видел, как лошади умерли, и скрывал это, переживая внутри своей маленькой беспокойной головы, чтобы пощадить ее.

— Лошади не против воды, — продолжал Жак. — Некоторые из них любят ее. У меня когда-то была кавалерийская лошадь, которой нравилось купаться в реке, протекавшей мимо нашей фермы. Даже когда она стала слишком стара, чтобы ездить на ней верхом, она заставляла водить ее вниз, чтобы поплавать.

— Она все еще есть у тебя? Как ее зовут?

Жак покачал головой.

— Она умерла. От старости, — добавил он быстро. Затем он протянул руку и отбросил волосы со лба мальчика. Гарри был бледен, а кожа нежная, как у его матери. — Мои родители прислали мне письмо, я получил его сегодня. Они рассказали мне, что случилось с ней. Ее звали Парагон. — Глупо, но рассказ об этом наполнил его глаза слезами. Он снова спустил мальчика вниз, шмыгнул носом и сказал уже весело:

— Ну, а ты собираешься познакомить меня с другими?

Они обошли по кругу стойла, но Гарри был задумчив. Через некоторое время он сказал:

— Пойдем, я покажу тебе Джока и Сэма.

Он взял Жака за руку и повел его через арочный дверной проем в самое дальнее помещение конюшен. Уголком глаза Жак увидел Митчелла, который показался в проходе и смотрел, как они уходят. Жак цинично усмехнулся про себя.

Джок и Сэм были лошадьми английской породы, которые разделяли стойло с одной стороны огромного пространства. Там же хранились их хомуты и сбруя, медь и кожа, мешки с кормом и стога сена высотой с человеческий рост, над которыми они царствовали, как короли с огромным сокровищем.

— Джок принадлежит маме, — Гарри указал на белолобого гиганта с длинной косматой гривой и подпругой размерами с давильный пресс. Конь смотрел на Жака со спокойным интересом.

— Мама говорит, что Сэм принадлежит мне. — Его конь был более худощавым, но с выпуклой грудью и мощным крупом. Он был великолепен, невозмутим и симулировал полное безразличие по отношению к мальчику и мужчине, стоящим позади него.

Гарри серьезно посмотрел Жаку в лицо.

— Тебе нравится Сэм? Он может быть твоим. Можешь взять его.

Это было так неожиданно и удивительно — столь щедрый акт для маленького ребенка, что Жак на мгновение потерял дар речи.

Гарри, чувствуя сомнение Десернея, подчеркнул свое намерение:

— Тебе нужна большая лошадь. Митчелл говорит, что кавалерийские лошади большие.

Жак откашлялся. Он был взволнован.

— Спасибо тебе. Никто никогда не предлагал мне ничего настолько изумительного. Но Сэм должен остаться здесь. Почему бы мне не приходить и не навещать его иногда вместе с тобой?

Мальчик неуверенно спросил:

— Он не подходит для кавалерии?

Жак на мгновение задумался, затем сказал:

— Давай поиграем. Ты берешься за этот кусок дерева вот здесь. У него почти правильная длина для меча. А я возьму вот этот. — Он взял черенок грабель, которые стояли прислоненными к стене. — Теперь просто позволь мне объяснить это Сэму.

Сэм поворачивался в своем стойле, его массивные быстрые копыта шаркали по полу, а огромные подвижные глаза внимательно смотрели на Жака. Жак немного поговорил с ним, скользя рукой вниз по белой звездочке у него на носу, позволяя коню понюхать его ладонь.

Затем он поднял Гарри наверх, посадил его на гладкий простор спины Сэма, вместе с мечом и всем остальным, и сам вскочил позади него. Сэм передернул кругом, затем притворился, что они всего лишь пара мух, из-за которых не стоило беспокоиться.

— Сначала копье. Есть три позиции. В состоянии покоя — это когда ты держишь копье вертикально. Возьмись своей рукой вот здесь, под моей. Второе — атака. Подними локоть вот так, наклонись вперед. Представь, как быстро мы идем, и ты держишь копье на весу всю дорогу.

Мальчик начал прыгать вверх-вниз.

— Ух ты, Сэм, атака! — Гарри был взволнован, он чувствовал возбуждение от скорости и вызов, а Жак, тихо смеясь позади него, следил, чтобы мальчик не соскользнул с гладкой спины лошади.

Затем они достигли линии врагов, и Жак с ревом опустил свое копье колющим ударом, а Гарри поднял свой меч над головой и издал воинственный клич. В этот самый момент в конюшню вошла леди София Гамильтон. Ее лицо было белым от ярости. Звуки замерли у них на губах.

София сконцентрировала свой взгляд на Гарри, решительно настроенная не смотреть в лицо Десернея. Гарри бросил деревянный меч, как будто тот обжег ему руку, затем посмотрел на нее умоляющим взглядом.

Никогда в своей жизни она еще не была так зла; ей пришлось прикладывать усилия, чтобы произносить слова.

— Гарри! Спускайся немедленно!

Десерней уронил самодельное копье на солому, затем спустил Гарри вниз. Мальчик сделал два шага по направлению к матери, затем остановился, онемевший и растерянный.

— Иди в дом. Сейчас же. Иди с Митчеллом. — Она указала на Митчелла, стоящего в дверном проеме.

Десерней пытался ей все объяснить:

— Маленькая…

— Придержи свой язык! — закричала она. — Не разговаривай со мной. Гарри, иди.

Губы мальчика задрожали. Он пошел к Митчеллу, не глядя ни на нее, ни на Десернея, и когда конюх положил руку ему на плечо, чтобы увести его, София увидела, что он дрожит.

Но она не смягчилась.

Она больше ничего не сказала, так как чувствовала, что если снова откроет рот, то будет орать как торговка на рыночной площади.

Десерней ждал довольно спокойно, пока Гарри не скрылся из виду. Его серые глаза были жесткими как камень.

— Если ты будешь запрещать ему эти вещи, это будет самым надежным способом привести его прямо к ним.

София, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, ответила:

— Он не нуждается в том, чтобы кто-то вроде тебя приводил его к этому.

— Ты не улавливаешь сути. Держи его глаза закрытыми, и однажды он уйдет от тебя, чтобы увидеть все самому.

— Ты думаешь, меня хоть чуточку волнует твое чертово мнение?

Ее негодование и неожиданное ругательство задели Жака, заставив его вздрогнуть; затем в его глазах мелькнули зарождающиеся искры гнева. Он сказал таким же бескомпромиссным тоном:

— Ты зависишь от него.

Она задохнулась.

— Как ты смеешь говорить это мне!

— Ты прячешься за свои воспоминания, свой дом и своего отца. Возможно, я ошибся, надеясь на иное, может быть, это — единственный способ для тебя быть счастливой. — Его рот искривился, как будто слова были горькими на вкус; взгляд, которым он посмотрел на нее, был враждебным. Неугасшие чувства в его глазах теплились под соломой его волос. — Но не взваливай эту ношу на ребенка. Ему это слишком тяжело выносить. И однажды это уведет его от тебя.