Дневник черной смерти - Энн Бенсон

Быстрый взгляд на курицу в печи показал, что она уже начинает покрываться коричневой корочкой, да и восхитительный аромат уже наполнил помещение. Джейни надела стоящие около задней двери сапоги и вышла наружу, на ходу застегивая пуговицы пальто. Быстрым шагом пересекая двор, она заметила Терри, который ровными рядами укладывал дрова, чтобы они быстрее просохли.

— Где Элейн? — спросила Джейни.

— Мелет муку.

Кандидат экономических наук Стэнфордского университета мелет муку.

«Логично», — подумала Джейни, сочтя иронию судьбы безупречной, поскольку никто лучше Элейн не понимал ценности ее хозяйственных трудов.

— Если увидишь, скажи ей, что обед примерно через час.

— Ладно.

Том должен быть на электростанции, проверять, все ли в порядке; его ежедневная обязанность — обеспечивать надежную работу охранной системы лагеря в темноте. Скрипя сапогами по снегу, Джейни сквозь парок своего дыхания заметила, что солнце садится. Закат был дивный, розовый, почти апокалипсический в своей совершенной красоте.

В другой раз она непременно остановилась бы, чтобы полюбоваться заходящим солнцем. После всех ужасов Вспышек она научилась понимать и ценить прелесть каждого прекрасного момента жизни — потому что в этом новом мире их было несравненно меньше, чем моментов тягот и жестокости. Однако сегодня она продолжала идти, поскольку хотела как можно скорее сообщить новую информацию.

Дверь в здание электростанции была приоткрыта; Джейни заглянула внутрь, но Тома там не обнаружила. Зато она заметила цепочку свежих следов на снегу, отправилась по ним и нашла своего мужа, который счищал снег с проводов, тянущихся к ветряной мельнице. Он был без шапки, несмотря на холод и тот факт, что его волосы заметно поредели. Со временем он похудел и стал сильнее — как того требовали физические условия выживания. Он часто шутил, что юридическое образование никак не подготовило его к этой фазе жизни, однако неизменно добродушно воспринимал обстоятельства, в которых они теперь оказались.

Улыбка у него была юношеская, как всегда.

— Моя прекрасная жена. Вот это мило!

Джейни не растаяла в его объятиях, как обычно, просто быстро обняла его и тут же отпустила. Том сразу почувствовал ее напряженность.

— Что случилось? — спросил он. — Кто-то заболел?

— Нет.

Озноб страха пробежал по телу, и Джейни вздрогнула. Почувствовав это, Том притянул ее к себе.

— Нет, — повторила она еле слышно. — По крайней мере, пока.

Папский дворец выглядел практически так же, как семь лет назад, когда Алехандро видел его в последний раз. Тогда Гильом, еще совсем младенец, был пристегнут к его груди, а не сидел вместе с ним в седле, как сейчас. И еще тогда с ними путешествовала козочка, снабжавшая Гильома молоком, а сам Алехандро был в обычной одежде, оборванной и грязной, а потому не привлекал к себе внимания.

В тот раз на этой самой площади он остановил прохожего и спросил: «Где живут евреи?»

«На Иудейской улице, естественно», — ответил тот.

Он отправился туда, нашел там своего престарелого отца и семь лет прожил вместе с ним и Гильомом в гетто, ни разу по доброй воле не выходя за его границы, пусть и невидимые, но не менее четко обозначенные, чем у любой крепости.

Наверно, де Шальяк поступил мудро, вызвав его к себе ночью.

— Я открою для вас дверь, — сказал посланный за ним молодой солдат.

Он подробно объяснил Алехандро, где тот должен ждать, — уединенное место в задней части дворца, деревянная дверь справа от конюшни, с красным шнурком для колокольчика. Тут они сейчас и ждали, все еще верхом. Гильом ручонками обхватывал Алехандро за пояс — в точности как его мать, когда они бежали из Англии в первый раз, до того как она выросла и стала прекрасной молодой женщиной.

В ту горькую, голодную и холодную зиму, которая последовала за гибелью мужа Кэт, когда от безумия их спасали только разговоры, она передала Алехандро слова юного пажа Чосера, впервые увидевшего ее в Париже: «Вот это да! Вы могли бы быть близнецом милорда Лайонела».

— Дедушка… — прошептал мальчик, вернув Алехандро к действительности.

— Да, Гильом?

— Мы там, куда ехали?

Куда они ехали? Алехандро и сам точно не знал.

— Сейчас да.

— Тогда почему мы не слезаем с коня?

Алехандро задумался, как лучше ответить; ему не хотелось ни пугать мальчика, ни отрицать опасности их ситуации.

— Может, нам придется продолжить путь, — в конце концов сказал он. — Скоро все выяснится.

— А-а… — Этот ответ, похоже, удовлетворил мальчика; он снова прислонил голову к спине Алехандро. — Я очень устал, дедушка. Когда можно будет поспать?

— Очень скоро, надеюсь.

Алехандро почувствовал, что мальчик расслабился, уплывая в полудрему. Он сидел, стараясь не двигаться, в темной, молчаливой тени дворца. Спустя какое-то время по ту сторону двери послышался шум, и она с громким скрипом петель открылась. В тусклом предрассветном свете Алехандро не мог разглядеть лица стоящего там человека и положил руку на рукоятку кинжала, но тут же по голосу с огромным облегчением понял, что перед ним тот самый молодой человек, который сопровождал их от Иудейской улицы.

Разбудив мальчика, он передал его солдату, и тот поставил Гильома на землю с бережностью, которую трудно было от него ожидать. Мелькнула мысль, рассказал ли де Шальяк солдату, кто такой этот ребенок. Скорее всего, нет; столь осторожный человек, как де Шальяк, вряд ли стал бы сообщать подобные сведения без крайней необходимости.

Когда Алехандро спешился, солдат взял поводья его коня, сделал жест в направлении открытой двери и сказал:

— Господин скоро выйдет. Подождите внутри, но от двери не отходите.

Лекарь заколебался, однако солдат повторил свой жест, как бы давая понять, что опасаться нечего. Алехандро с мальчиком вошли внутрь. Дверь за ними закрылась, послышался стук копыт по булыжной мостовой. Их окружала тьма; Алехандро слышал, как бьется сердце в унисон с капаньем воды где-то в глубине коридора. Гильом крепко ухватился за его ногу; почувствовав, что мальчик дрожит, Алехандро обнял его за плечи. В такой тишине и темноте минуты тянулись, точно часы, но в конце концов послышались чьи-то шаги. В конце коридора возник тусклый свет, приближающийся с той же скоростью, что и шаги. Наконец появилась фигура, однако в трепещущем свете факела черты лица был неразличимы.

Что, если это не де Шальяк? Алехандро покрепче обхватил Гильома и снова положил руку на рукоятку кинжала.

Человек остановился в нескольких шагах перед ними. Он высоко поднял факел, заставив Алехандро затенить рукой глаза. Кто бы это ни был, он молчал, и Алехандро вытащил кинжал из ножен; в тишине скрип металла о кожу прозвучал особенно громко.