Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз Де Сад

Король с интересом наблюдал за устроенными для него зрелищами и даже, чтобы лучше видеть, посадил на круп своего большого савойского коня одного из слуг, а сам сел ему на плечи, рискуя свалиться или даже вызвать гнев сержантов городской стражи, следивших за порядком. В тот вечер королевская шалость стала главной темой шуток придворных.

Парижский епископ встретил королеву у входа в собор; она передала ему в дар четыре золоченых покрывала и венец, полученный ею при въезде в город; ее немедленно увенчали новой короной.

На следующий день в Святой Шапели состоялась церемония коронования. Изабелла прибыла в церковь с распущенными волосами и с короной на голове. Затем весь двор отобедал в пиршественной зале дворца.

Во время пира разыграли представление под названием „Осада Трои”; согласно обычаю, во время перемены блюд гостей развлекали интермедиями. Угощения стояли на огромном столе с фигурными ножками: такие иногда можно видеть и у наших столов; впрочем, наши столы давно уже не поражают своими размерами, и только ножки их иногда напоминают нам о старинных обычаях. В последующие дни устраивались балы и турниры, а в промежутках участники их наслаждались роскошными трапезами. В конце одной из трапез, устроенной королем специально для дам, в зал вошли двое молодых рыцарей в полном боевом снаряжении и, дабы развлечь собравшихся, начали поединок; к ним быстро присоединились другие рыцари.

Во дворец Сен-Поль пришли сорок знатных нотаблей, удостоенных чести преподнести монарху подарки от горожан: они принесли четыре кувшина, шесть тазов и шесть блюд, все из золота. Приняв подарки, Карл сказал: «Спасибо вам, добрые подданные, подарки поистине прекрасны».

Дары, предназначенные королеве, доставили прямо в спальню государыни: двое молодых людей, переодетых один в костюм медведя, а другой — в костюм единорога, принесли сосуд для воды, два флакона, два кубка, две солонки, полдюжины кувшинов и полдюжины тазов, все из золота, и два серебряных таза. Еще двое юношей, с зачерненными лицами и переодетые маврами, доставили посуду герцогине Орлеанской; все эти подарки обошлись городской казне в шестьдесят тысяч золотых крон.

Засвидетельствовав столь рьяно свое почтение, парижане надеялись добиться уменьшения налогов, однако надежды их испарились сразу после отъезда двора. Повысили налог на соль и вдобавок издали запрет на хождение ряда монет. Обращение старых монет, запрещенное под страхом смерти, вызвало особенное недовольство, ибо запрет коснулся в основном мелких монет, прозванных белянчиками, и пострадал от него прежде всего бедный люд, чей ропот, дотоле еле слышный, отныне звучал все громче».

По завершении торжеств король отправился в Авиньон, дабы повидать находившегося там Папу Урбана. Затем он задумал посетить свои южные провинции; желая лететь на собственных крыльях, он не дозволил дядьям сопровождать его, опасаясь, что они станут препятствовать его замыслам. А Карл решил проверить, насколько правдивыми были письма, поступившие из Лангедока, в которых подданные жаловались на управлявшего провинцией герцога Беррийского и его секретаря Белизака. По причине лихоимства герцога и его секретаря более сорока тысяч разоренных семейств покинули провинцию и отправились в Испанию, забрав с собой как остатки имущества, так и свой талант, и свои умелые руки… Словом, пришла пора разобраться со злоупотреблениями и навести порядок. Белизака подвергли пыткам, он признался в совершенных преступлениях, и его приговорили к смертной казни. Желая избежать гибели, он, на свое несчастье, захотел подкупить королеву, сопровождавшую короля в его поездке, и предложил ей поистине баснословную сумму.

С такой женщиной, как Изабелла, ход вроде бы казался наивернейшим, ибо даже за половину предложенной суммы она готова была продать всю Францию. Королева снеслась с герцогом Беррийским, и тот, обнаружив понимание с ее стороны, также решил отблагодарить ее и вручил ей сумму, немногим меньшую, нежели Белизак. Затем сообщники уговорили Белизака солгать и отречься от воровства, в котором его обвиняли. Но король непременно хотел устроить показательный суд, а согласно закону, отказ Белизака от показаний снимал возведенные на него обвинения; следовательно, надо было придумать для секретаря иную вину; тогда решили обвинить его в богохульстве. В те темные и суеверные времена такое обвинение вело прямиком на эшафот, но, так как еретики подлежали суду церковному, а герцог Беррийский пользовался особым доверием Папы, у Белизака появлялся шанс заслужить прощение, ибо сообщники пообещали вызволить его из лап Церкви. На самом деле они лишь ускорили гибель Белизака; разъяренный уловкой, грозившей отнять у него виновника, которого он обещал выдать обществу, король сделал все, чтобы узник не улизнул, и Белизака приговорили к костру. На эшафоте несчастный отрекся от преступления в ереси, за которое его отправили на костер, и вновь признался в лихоимстве, единственном преступлении, которое ему можно было вменить. Однако хитрая Изабелла, пообещав избавить его от приговора королевского суда, опасалась его признаний и сделала все возможное, чтобы погубить несчастного. Так что своей жестокой смертью Белизак заплатил и за свои грабежи, и за неудачный подкуп.

Вот какие жестокие поступки совершала Изабелла в том счастливом возрасте, когда души наши, следуя велениям самой природы, преисполнены исключительно чистотой и благородством.

Так стоит ли удивляться тем злодеяниям, кои в дальнейшем воспоследуют?!

Коннетабль Клиссон во многом способствовал разоблачению казнокрадства герцога Беррийского, равно как и Белизака; узнав об этом, Изабелла затаила к нему ненависть. Если бы не Клиссон, возможно, Белизак остался жив, а значит, она смогла бы и дальше тянуть из него деньги; поэтому коннетабль стал ее смертельным врагом. Герцог Беррийский разделял ее чувства; напомним, что зерна этой ненависти проросли также и в душе герцога Бретонского, который, как мы знаем, уже отомстил коннетаблю, главному врагу Англии, за стремление освободить сына Карла Блуаского; когда Клиссон станет жертвой ненавидевших его заговорщиков, мы об этом еще вспомним.

Согласно показаниям Буа-Бурдона, из которых мы черпаем необходимые нам факты, королева сопровождала супруга в его поездке в Лангедок. Историки же, напротив, утверждают, что королева не совершала поездку в Лангедок, и в качестве доказательства приводят пари, якобы заключенное между королем и герцогом Орлеанским, пожелавшим узнать, кто из них быстрее прибудет из Монпелье в Париж к собственной жене. Но если король не расставался с супругой, как мог он спешить к ней в Париж?! Увы, исторические истины редко бывают бесспорными, и мы начинаем сомневаться: кому же верить?

Понимая, что король может воспрепятствовать ее склонности к вымогательству, Изабелла, довольная совершенной сделкой, решила удалить супруга, увлечь его идеей Крестового похода и отправить подальше от Франции, дабы почувствовать себя свободной и начать самостоятельно править государством.

— Сир, — заявила она однажды, — ваше пристрастие к оружию и ваш воинский талант прозябают самым непростительным образом; ваши военачальники и солдаты пребывают в праздности, и я уже вижу, как оружие выпадает из их ослабевших рук и славные страницы истории вашего царствования остаются ненаписанными, ибо заполнить их нечем. Вашему величеству известно, почему провалился прекраснейший и благороднейший план Людовика Святого: обуреваемые честолюбием и стремлением выкроить себе хоть какое-нибудь королевство, герои Крестовых походов пожертвовали славой Господней ради личной славы. Вам надлежит исправить их ошибки, сир. Ваши воины сгорают от желания отправиться в благочестивый поход. А разве вам не хочется во главе своих воинов выступить в поход за освобождение Гроба Искупителя нашего? Спешите вырвать Гроб Господень из рук неверных, само присутствие которых оскверняет священный монумент самой почитаемой из религий. Небо благословит ваше предприятие, и лавры, кои оно голосом моим призывает вас стяжать, в урочный день станут венцом, возложенным вами к подножию трона Господня. Я же, оставшись у кормила правления, позабочусь о государстве, разделив свои заботы с теми, на кого вы возложите обязанность помогать мне. Я ежедневно стану истово молиться за успех предприятия, достойного и вашей отваги, и ваших добродетелей.