Не будите спящую принцессу - Наталья Резанова

«Теперь, наверное, уже есть», — подумала я.

— А как выглядел этот ваш демон... или привидение?

Она всплеснула руками.

— Вот это и есть самое ужасное! Он... оно выглядело как маленькая девочка!

— Какая девочка? — озадачилась я.

— Самая обычная. В чепчике, в простом платье, в полосатом передничке...

Это было что-то новое в демонической практике. Впрочем, мой опыт общения с демонами был невелик.

— И вот еще что, госпожа Мюсли. Вы рассказали о том, что видели, господину ван Штангену или кому-либо из его приставов?

— Ни в коем случае! Гансхен-Фрицхен запретил мне это! Он сказал: «Мало ли что тебе примерещилось — ни слова о том столичному дознавателю! Он живо поймет, что ты рехнулась, и отправит тебя в Букиведен, в лечебницу святой Шизгары, и ты опозоришь всю нашу семью!» И я не знаю, что мне делать... вдруг я и в самом деле помешанная? И меня ждет дом святой Шизгары... а там, говорят, помешанных сажают на цепь, и бреют им головы, и бьют палками, а это так страшно!

Я в растерянности смотрела, как она рыдает. Не к доктору же ее вести, на доктора Обструкция надежда плоха. Хотя, кроме медицины, есть еще один традиционный способ...

— Но священнику муж ваш ничего не запретил рассказывать?

Она закивала.

— Вот и хорошо. Сходите в храм, помолитесь присноблаженному Фогелю, поставьте свечку... и вам станет легче.

Лично я никогда не практиковала подобные методы психотерапии, но от других слышала, что это помогает. Поскольку госпожа Мюсли не возражала, я подхватила ее за пухлый локоть, вывела из кондитерской и повлекла по направлению к храму.

«Сдам ее на руки отцу Суперстаару, а он сумеет утешить страдалицу».

Отец Суперстаар был занят. Он руководил детским хором, выпевавшим какой-то гимн. В Киндергартене никаких нововведений по части религиозных песнопений не признавали, и ничего подобного благочестивой песенке «Приоресса по имени Анна», достававшей меня по всей империи, здесь нельзя было услышать. Исполнялись хоралы, восходящие едва ли не к Перворимской империи, вроде того, что звенел сейчас под сводами церкви святого Фогеля.

Я могилку другу копал,

А зарыть его нелегко.

Долго я возился и потел,

Но зато зарыл глубоко!

Я с удовольствием слушала величественный старинный напев, в отличие от госпожи Мюсли, которая сразу проследовала к образу Трудного Детства и пала перед ним на колени.

Ректор, отпустив детей на перерыв, подошел ко мне.

— Добрый день, сударыня. А мы тут репетируем...

— Готовитесь к состязанию церковных хоров?

— Нет, к похоронам. Господин бургомистр дал понять, что вскоре по прибытии столичного дознавателя скорбные останки несчастного нашего согражданина будут преданы земле...

— А хор будет петь.

— Вот именно! Все будет устроено по первому разряду! Ведь господин Шнауцер был одним из наиболее уважаемых наших прихожан.

«И какая-то часть его состояния, скорее всего, по завещанию отойдет этому приходу, — подумала я. При том, что не хотелось бы вносить отца Суперстаара в список предполагаемых убийц. — Священник-убийца — это дурной тон. Хотя, быть может, я и не права...»

— Но я вижу, что одна из моих прихожанок нуждается в пасторском ободрении, — прервал Суперстаар мои размышления. — Пойду, поговорю с ней.

«Что ж, для этого я сюда госпожу Мюсли и привела. Но и у меня найдется здесь занятие. Про Шнауцера я прежде спрашивала у взрослых, а вот что скажут о нем дети?»

Я вышла в церковный двор, и ребята тут же устремились ко мне. Даже в тихом, мирном и добропорядочном Киндергартене мальчишки обожают оружие, а у меня был настоящий меч и настоящий кинжал (по правде говоря, кинжалов, как и ножей, было несколько, но не все они на виду). Обычно родители запрещали детям канючить разрешения подержать оружие, но сейчас родителей поблизости не замечалось, да и ректора тоже.

Выслушав хоровое исполнение просьбы: «Тетенька милиса, а можно подержать меч/кинжал/вон тот маленький ножик», я сказала:

— Разрешу, если вы расскажете мне про Шнауцера... про того дядьку, у кого на похоронах вы должны петь. Знали его?

Знали, знали, еще как, оказывается, они его знали. Мануфактур-советник не часто выходил в свет, но уж если это с ним случалось, не упускал случая пообщаться с подрастающим поколением. И воспоминания у поколения были на редкость схожие. Без всякой признательности к покойному. Основной характеристикой ему служили термины «гад» и «злобный старикашка».

— И в чем его гадство выражалось?

— А все учит-учит, нудит-нудит...

— Того не моги, этого не моги, туда нельзя, сюда нельзя!

— И родителям стучал...

— Ага, а если камнями кидаешься или бегаешь, он тростью по рукам — раз! По ногам — раз!

— А вот с этой цифры поподробнее, пожалуйста...

Как выяснилось, тростью мануфактур-советник учил не всех детей, что попадались на его жизненном пути. Только тех, у кого родители были победнее и не отличались влиянием в киндергартенском обществе. Остальные получали устное взыскание.

— Это правда, милиса, — пропищал поблизости от моего локтя знакомый голос. Принадлежал он Фикхен. — А еще ухи крутил. Бывало, как придет к господину бургомистру, как попадешься ему, так сразу за ухо — цап! И крутит с вывертом, и шипит: «Будешь вертеться, будешь безобразничать, будешь языком болтать — голову оторву!»

Я посмотрела на Фикхен. Отстегнула один из кинжалов и протянула мальчишкам — пусть знают, что некоторые взрослые выполняют свои обещания, особенно если это им выгодно.

— Нате, ребята, поиграйте, только не порежьтесь. — И, пока они баловались с железкой, спросила у Фикхен: — А ты что здесь делаешь? Ты же вроде в церковном хоре не поешь?

— Не пою. Туда девочек не берут. Меня господин к ректору прислал. Я должна сказать, что господин Вассерсуп сказал, что столичный господин сказал, что похороны можно делать через три дня.

— Ну-ну. Неужели ван Штанген считает, что расследование можно завершить в столь краткий срок? Или тело жертвы для дальнейшего хода следствия уже не нужно?

«То-то детишки порадуются...»

Во дворе появились Суперстаар и госпожа Мюсли. Воззрившись на своих хористов, ректор немедленно забыл о прихожанке.

— Дети, что это у вас? Какая гадость! Оно же острое! Им же можно поцарапаться! Немедленно верните, откуда взяли! И вообще, перерыв закончен! Репетиция продолжается!

Покуда ректор загонял детишек обратно, а я привешивала к поясу кинжал, господа Мюсли подошла ко мне.

— Вы были правы, милиса. Молитва и душеспасительная беседа пошли на пользу... — И вдруг она завизжала, тыча пальцем в Фикхен: — Она! Демон!