Дочь Хранителя - Ирина Шевченко

— Кошачьи? Но почему?

Мне было абсолютно все равно, чьи там гены привили себе хитроумные карды, и я сама не знала, зачем задаю эти вопросы и выслушиваю не имеющие никакого ко мне отношения истории. Происходящее по-прежнему напоминало сон шизофреника.

— Может, потому что у кошки девять жизней, и она всегда приземляется на лапы? Не знаю. Но первые опыты дали неплохие результаты, и эксперимент продолжили. Через несколько десятилетий присадка нового гена уже носила массовый характер. Их армия на Свайле формировалась почти по такому же принципу, как в этой стране: ежегодно проводилась мобилизация достигших определенного возраста мужчин. Все они проходили трансформацию генома. Боевая ипостась такого солдата представляла собой существо наподобие прямоходящего тигра, сильного, ловкого, невероятно живучего. А потом появились первые дети — потомство вернувшихся домой солдат. Они рождались более сильными, быстрее взрослели, редко болели. Ну и что из того, что в одном случае из ста малыш появлялся на свет с хвостом? Всегда можно прибегнуть к помощи хирурга. А кому-то хвост даже нравился. Но через несколько поколений вспыхнула эпидемия. Неизвестная болезнь поражала сердце, мозг, нервные клетки. Из двадцати родившихся детей спустя месяц выживал один. От первоначальной численности кардов осталась одна тридцатая часть, и те, кто пережил трансформацию генома, стали основателями нового вида. В «Хрониках» это названо Разделением…

— Прекрасно! — почти прокричала я. — Теперь я знаю все о драконах и кардах! Но какое отношение эти ваши «Хроники» имеют ко мне?

— Не ори, — спокойно произнес шеф. — Да, я несколько отвлекся, но ты должна понимать, какие силы повлияли на формирование различий между нашими народами. А твоя мать, скорее всего, была носительницей так называемой Изначальной крови, не претерпевшей генной модификации и родственной в одинаковой степени и людям, и драконам. Не знаю, где Кир ее встретил. Но это объясняет, почему твой отец прятал ее от всех и хотел, чтобы я также скрывал тебя. Работы по генной инженерии все еще активно ведутся в Сопределье, а Изначальная кровь — слишком лакомый кусочек для желающих поиграть в бога.

Рошан присел рядом со мной и тяжело вздохнул:

— Прости, что рассказал это только сейчас. Или за то, что вообще рассказал.

Действительно, какого его потянуло на откровенность? Жила бы себе, как раньше…

— Хорошо, — произнесла я после глубокого вдоха. — Вы все очень доходчиво объяснили. Я все поняла. Я не совсем человек. Тетя была совсем не тетя. Папа не был слесарем на заводе. А мама, хоть и была человеком, вряд ли работала воспитательницей в детском саду. У меня остался только один вопрос. Как меня зовут?

— В каком смысле?

А в том смысле, сволочь ты чешуйчатая, что я и так на взводе. Руки трясутся, в горле противно першит, глаза режет. И если вдобавок ко всему услышанному сейчас выяснится, что я — какая-то там Мираэль или Верамала, то, ей-богу, разревусь, как последняя дура.

— Как меня зовут на самом деле? — выдавила я из последних сил.

— Галла.

— Что, просто Галла?

— А что? — удивился шеф. — Нормальное драконье имя.

И тут я все-таки разрыдалась.

Когда я была маленькой, никогда не болела. Теперь-то понятно: драконья кровь, абсолютный иммунитет. Но тогда, в детстве, я считала это высшей степенью несправедливости. Почему, скажите, я должна ходить в школу в разгар эпидемии гриппа? Почему не могу, подобно сверстникам, пару дней поваляться у телевизора? И с пятого класса я начала борьбу за свое равноправие с сопливящей и кашляющей детворой: два-три раза в год усердно дышала на градусник, до красноты натирала глаза и уныло возвещала о своем головоболении и горлопершении. Тетя Люба укладывала меня в постель и поила горячим чаем с малиной, каждые пять минут интересуясь, не хочу ли я чего-нибудь еще. Может, сладенького? А может, мультики включить? Или пирожков к ужину испечь? А я лежала на высоких подушках с книгой в руках, и мне было очень-очень… стыдно.

Совсем как сейчас.

Шеф второй день сидит у меня дома. Выслушивает мои стенания, заваривает чай, периодически предпринимает попытки меня накормить. Его забота необременительна и даже приятна. И я снова, как в детстве, чувствую себя лгуньей. В самом-то деле, ничего ведь ужасного не произошло! Всю жизнь я знала о том, что родители умерли вскоре после моего рождения. И в свете этого знания, наверное, абсолютно неважно, кем они были. А тети не стало несколько лет назад, и то, что на самом деле она не была сестрой моей матери, вряд ли заставит меня меньше сожалеть о ее смерти. Она любила меня, пусть это и было результатом вмешательства в ее сознание. А я любила ее просто так.

Что же тогда? Почему я уже сутки валяюсь в джинсах на диване и, всхлипывая, выслушиваю тихие увещевания Рошана? Да потому что я сволочь и эгоистка! Лежу тут, реву и жалею себя любимую. Вот ведь не повезло! Я, оказывается, не человек, болезни ко мне не липнут, жить буду долго-предолго, а еще я, как назло, потенциальный маг! Действительно обидно. Полетели в тартарары мои девичьи мечты. У меня ведь жизнь на пять лет вперед расписана была: обои на кухне переклеить, права получить, машину купить. Так ведь нет! Нет возврата к спокойной жизни! И вот уже все Сопределье открыто передо мной. И полное тайн и загадок будущее должно, по-видимому, манить в неведомую даль. Но что-то не манит.

— Я хочу опять быть просто человеком! — вою я.

Шеф подсаживается ко мне, обнимает участливо, и пока я, ткнувшись лбом ему в грудь, размазываю сопли и слезы по его рубашке, терпеливо, уже в который раз втолковывает мне, что просто человеком я никогда и не была.

— Но если хочешь, можешь им стать, — успокаивает он меня с чуть заметным сарказмом. — Оставайся на Земле. Живи как жила. Открывай врата. Ходи иногда на рынки на Изагре, загорай на пляжах Пантэ. Если уж очень захочешь, станешь гадалкой или ведуньей. Будешь заикание лечить, порчу снимать.

— Не хочу я порчу снима-ать! — реву я снова.

— Будешь наводить.

— И наводить не хочу-у-у!

— А чего хочешь?

— Ничего не хочу-у-у!

— Не бывает так, чтоб совсем ничего не хотелось. Подумай. Определись.

— Водки хочу, — определилась я. Напиться и забыться.

Шеф упрямо качает головой:

— Водку тебе нельзя. Ты мне сейчас нужна трезво мыслящая. Или, для начала, хотя бы трезвая.

После таких слов я завываю уже похлеще солейских оборотней, обзываю шефа жадным бездушным ящером и вовсю оплакиваю себя, заводя извечное бабское: «и никто меня, бедную, не любит, и никому я, разнесчастная, не нужна!»

— Почему сразу — не нужна? — ухмыляется дракон. — Пока ты спала, бывший твой приходил.

— Да? — недоверчиво переспрашиваю, враз прекращая рыдать. — И чего хотел?

— Понятия не имею. Пришел, разорался. Я испугался, что тебя разбудит. Пришлось утихомирить.