Девушки в период одиночества - Синди Чупак

Есть два вопроса, которые я каждый раз слышу от папы, когда он звонит мне в Лос-Анджелес из моего родного городка в Оклахоме.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Как там твоя машина?

Я подозреваю, что мой папа решил всегда оказывать мне и моей сестре ту поддержку, которой ему не хватало в годы его детства. (Его отец, майор воздушных войск, никогда не занимался им как следует.) Мой же отец не пропустил ни одного показательного концерта нашего танцевального кружка, ни одной спортивной игры, где мы принимали участие, ни одного праздника в честь окончания учебного года. Он был мне такой опорой и такой сильной моральной поддержкой, что я иногда мечтала о папе, одетом получше и не таком заботливом. Но этому не суждено было быть. Мой папа навсегда останется таким: в отглаженной рубашке, при галстуке, туфлях и черных носках, постоянно готовым рассмешить меня и ожидающим от меня чего-то необыкновенного.

Второй стандартный вопрос о том, как поживает моя машина, когда-то пугал меня. Неужели надо говорить о такой ерунде, звоня издалека, при том, что когда-то он учил меня заранее выписывать на листочек то, что я хочу сказать, а уже только после этого звонить за пределы штата. Это, как я понимаю, должно помочь избежать болтовни на отвлеченные темы и сразу приступить к сути разговора. Только потом я поняла, что вопрос «Как там твоя машина?» – на самом деле вовсе не о состоянии машины. Это способ спросить свою взрослую дочь о том, как поживает она сама. Ведь если действительно что-то барахлит в машине, он знает, что надо делать и сколько это примерно будет стоить, но если у вас проблемы с мужем или вы терзаетесь мыслью, что неправильно избрали карьеру, тогда он лучше позовет к телефону маму.

Моей подруге Дженни папа очень часто задает этот вопрос:

– Как там твоя машина?

Она говорит:

– Это единственный известный ему способ общаться с внешним миром.

Ее семья часто шутит над ним, успешным нью-йоркским адвокатом, что он выражает свою любовь, помогая семье покупать подержанные машины.

– Мой отец проводит целое исследование, объезжает чуть ли не все районы Нью-Йорка, чтобы помочь мне с покупкой машины. Лучше бы он просто сказал, что любит нас, – задумчиво говорит Дженни.

Другая моя подруга, Крис, рассказывала, что, когда она позвонила родителям на Лонг-Айленд после землетрясения в Нортридже в 1994 году, отец немедленно спросил ее о машине.

– Представляешь, в Лос-Анджелесе на часах полпятого утра, они схватили параллельные трубки. Я сказала, что со мной все в порядке, но телефонные линии были перегружены, до разъединения оставались буквально считанные секунды, и папа спросил про машину, – говорила она. – Он беспокоился, близко ли к зданию она припаркована, и если да, то не упало ли на нее это здание. Я даже на улице еще не была и машины, конечно, не видела. Мне показалось, что я плохая дочь.

Мой отчет о состоянии машины обычно исчерпывается сообщением, что все прекрасно, потому что у меня всегда были надежные и хорошие машины, настоятельно рекомендованные автомобильным журналом «Консьюмер репортс». Я знаю его содержание, хотя в жизни не купила ни одного номера. Это папа ксерокопирует статьи, делает вырезки, а затем посылает мне по почте подробное исследование каждый раз, когда мне требуется, скажем, заменить колесо. Он буквально прилетал ко мне на помощь, когда я покупала две предыдущие машины. Он искренне считает, что билет на самолет – вполне оправданная трата. Ведь он помогает мне экономить деньги.

К тридцатилетнему возрасту я внезапно сделала прорыв во взрослое мироощущение и решила купить себе машину по лизинговой системе без чьей бы то ни было помощи. Мне было просто интересно, что будет, если я сделаю что-нибудь серьезное без помощи моих родителей. Однажды, когда на мою машину пришли налоговые документы и плата оказалась на доллар выше обычной, мой отец чуть не умер от удара и кричал полдня. Я думаю, что мое решение пришло ко мне именно в тот момент.

И следующую машину я решила покупать самостоятельно. В результате я подписалась на лизинг «Инфинити-130», из-за чего мне трижды пришлось ездить в автосалон, оформлять старую машину в счет покупки новой и раздражать продавца по имени Джимми Картер (не президент!). Все было неимоверно сложно, но, по крайней мере, я провозгласила свою автомобильную независимость. В момент слабости я решила привести туда своего бойфренда. И в результате его поведения едва не потеряла контроль над своими поступками. Бойфренд на полном серьезе заявил Джимми, что мы не подпишем договор, пока тот не приложит две бейсболки с логотипом «Инфинити».

Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что из-за моей самостоятельной автомобильной сделки папа был скорее обижен, чем горд мной. И хотя, по-моему, независимость дочери – доказательство того, что родители хорошо воспитали своего ребенка, многих отцов такая независимость не радует. Заслуженной родительской пенсии они не желают.

Мой папа – очень занятой человек, но я твердо уверена, что в любой момент он все бросит и примчится мне на помощь, если я только об этом заикнусь. Мы с ним теснейшим образом связаны кровными узами, я очень его люблю. И я понимаю, что его помощь (посоветовать с выбором акций, подыскать самолетный билет подешевле, заплатить за ужин в ресторане) – не что иное, как желание чувствовать себя нужным своей взрослой дочери.

Я заметила это, когда в первый раз мы с родителями ехали в Дор-Каунти, штат Висконсин, на уикенд после моего выпуска из колледжа. Дор-Каунти – место, которое ненавидит любой папа. Там сотни магазинов с модной одеждой, экзотических ресторанов, антикварных магазинов. Помню, мой папа, стоя в антикварном магазине, держал молочник в форме коровы и громко говорил маме:

– У нас был один такой, мы же его выкинули!

Поздно ночью мы приехали в городок под названием Эгг-Нарбор, и папа встал с рассветом, объехал все окрестности и к моменту нашего с мамой пробуждения уже ориентировался вокруг и мог все нам показать. Думаю, где-то в глубине души он видел себя львом, который присматривал безопасное место для своих львят. Он должен был доказать себе и окружающим, что его семья без него не обойдется.

Разумеется, учитывая все вышеизложенное, два года назад я твердо знала, что сказать папе о смене номера банковского счета будет нелегко. Он всю жизнь следил за моими налогами, но со временем я поняла: мне не хочется, чтобы мой папа знал о моих доходах. Мне также хотелось иметь бухгалтера, специализирующегося в области литературного труда, живущего в моем городе, которого не волнует, сколько я плачу своему агенту, адвокату и домработнице. Это был очередной шаг к установлению моей независимости.

Я довольно долго мучилась и прикидывала, как бы ему об этом сказать, но потом подумала, что я просто себя накручиваю. Я должна быть честной перед ним, если не лично, так хоть в письменном виде.

В результате на свет появилось письмо, самое что ни на есть осторожное в истории корреспонденции. Самые важные мирные договоры не составлялись столь тщательно. Я зачитывала отрывки из него своему парню и своему психотерапевту. Я перечитывала и корректировала формулировки. В конце концов я отправила его, и результат был просто ужасным. Папа не разговаривал со мной неделю. Мама звонила мне и уверяла, что могу делать со своей жизнью что хочу, но отец этого не понимает. Сейчас он не в состоянии разумно мыслить. Он решил, что я уволила его не только как бухгалтера, но и как отца. Наконец мы поговорили, и он высказал свое самое страшное опасение: о чем мы теперь будем разговаривать, если не о моих налогах? Буду ли я теперь, когда не нуждаюсь в его финансовых советах и поддержке, звонить так же часто? Я заверила папу, что у нас найдется куча тем для разговоров. Может быть, как раз этот мой поступок и позволит нам теперь говорить о действительно важных для нас обоих вещах. О жизни. О любви. Последовало долгое молчание. Затем, слава богу, он сказал, что все понял, что уважает и любит меня. Правда, именно этих слов он не сказал. А сказал следующее: