Повседневная жизнь времен Жанны д`Арк - Марселен Дефурно

Несомненно, такие процессии, следовавшие одна за другой, представляли собой достаточно редкое событие. Бургиньоны, которые в то время правили в Париже, захотели произвести впечатление грандиозными демонстрациями именно в тот момент, когда король возглавил армию, выступившую против их врагов. Но даже и в обычные периоды жизни недели не проходило, и не только в Париже, но и куда в менее значительных городах, без того, чтобы по улицам двигалась какая-нибудь процессия, воздавая хвалу Всевышнему или моля его о милости.

Другое зрелище, слишком частое в эту эпоху гражданской войны, также собирало толпы вдоль улиц и на перекрестках: пытка и смертная казнь. В тех случаях, когда речь шла о заметных особах, вызвавших особую ненависть народа, они обставлялись так, чтобы поразить воображение. В июне 1413 г. один сеньор, принадлежавший к партии арманьяков, не желая попасть в руки врагов, покончил жизнь самоубийством. Его тело с позором проволокли до «Heaumerie», а там усадили на деревянную колоду в телегу, всунув в руки крест, и довезли до рынка (Halles), где труп был обезглавлен. Несколько дней спустя был казнен бывший парижский прево, Дез Эссар, заклятый враг бургиньонов; к месту казни его доставили на телеге, в парадном облачении: на нем был изорванный черный упланд, подбитый куньим мехом, белые штаны, на ногах – «escartignonc». Все время, пока его везли, он, не переставая, смеялся, так что «все видевшие его плакали до того жалобно, что вы никогда и не слышали, чтобы сильнее плакали по какому-нибудь покойнику». В момент самой смерти толпа растрогалась еще сильнее, потому что «когда он увидел, что должен умереть, то опустился перед палачом на колени, поцеловал серебряный образок, который висел у палача на груди, и очень кротко простил ему свою смерть, и попросил сеньоров, чтобы его поступок (то есть его преступления) не предавали гласности до того, как его обезглавят». Затем его тело было повешено на виселицу, «и очень высоко», тогда как голова была выставлена на рынке «тремя футами выше всех прочих голов».

Случалось также, что осужденные проезжали через город, осыпаемые градом насмешек и оскорблений толпы. Казнь обычных преступников не обставлялась таким же внушительным церемониалом, как «политических» осужденных, но неизменно привлекала всеобщее внимание. Позорный столб, к которому их привязывали в ожидании пытки, и эшафот, на котором их казнили, всегда ставились в наиболее оживленных местах города, на главной площади или рядом с рынком. И иногда при виде мучений, которым подвергались несчастные осужденные, толпой овладевало жестокое возбуждение.

Но даже в эти беспокойные времена на улице можно было увидеть и куда менее трагические зрелища. Иногда свободное пространство превращалось в арену или спортивную площадку. Там устраивали состязания, и нередко можно было увидеть горожан и даже простых ремесленников, сошедшихся не ради кровавого боя, а ради игры. Многие увлекались игрой в шары или в мяч; в 1427 г. одна молодая женщина, уроженка Эно, заставила весь Париж сбежаться посмотреть на игру в мяч на улице Гренье-Сен-Ладр, потому что она играла в мяч «лучше многих мужчин, каких мы видели, и при этом ударяла ладонями и тыльной стороной руки очень мощно, очень искусно и очень ловко, как мог бы делать мужчина, и мало было мужчин, каких она не смогла бы победить, разве что самых сильных игроков». В том же году во Франции появились «египтяне» (цыгане), и повсюду их приход вызывал живейшее любопытство. Женщины предсказывали будущее и «колдовством или еще каким способом, с помощью Врага из ада или благодаря ловкости, опустошали кошельки у людей». Жонглеры, дрессировщики с учеными животными, фокусники раскидывали свои балаганы на площадях, особенно во время ярмарок или в базарные дни. Полиция относилась к ним с недоверием, поскольку среди них нередко случалось затесаться и подозрительным личностям. Кроме того, у деревенских музыкантов и бродячих певцов репертуар иной раз бывал сатирическим, они вдохновлялись реальными событиями и не щадили сильных мира сего. Во время кризиса Великой Схизмы под страхом штрафа и тюрьмы запрещено было «всем певцам и рассказчикам на площади и вообще повсюду сочинять, рассказывать или петь какие-либо рассказы, стихи или песни, где упоминались бы папа, король и французские сеньоры в связи со всем, что касается объединения Церквей».

К повседневным уличным развлечениям прибавлялись народные праздники и увеселения, которые устраивались по случаю великих событий: выигранной битвы, заключения мира, рождения наследника престола. Вокруг зажженных на площадях костров устраивались танцы, а иногда и пиршества для народа. Угощение выставляли король, сеньор или муниципалитет; иногда устанавливали даже «винные фонтаны» и щедро поили прохожих. В организации таких праздников, соперничая друг с другом в усердии и изобретательности, принимали участие цехи, товарищества и религиозные братства, объединявшие активное население города; они занимались убранством улиц и подготовкой «entremets» – спектаклей-пантомим или живых картин, почти всегда сопровождавших народные праздники.

«Въезды» правителей становились памятными событиями в жизни городского населения. Бесчисленные их описания, оставленные нам современными летописцами, показывают, до какой степени люди – как знать, так и простонародье – были охочи до подобных представлений. Каждый на свой лад наслаждался этими праздниками с живописным церемониалом, простодушным и величественным одновременно. Правители и знатные сеньоры выставляли напоказ роскошь своих нарядов и экипажей; богатые горожане, иногда одетые в одни и те же цвета, составляли свиту правителя; простые люди получали не только удовольствие от зрелища, но и еду, а то и деньги, которые раздавались по такому случаю. И потому подобные торжественные въезды повторялись все чаще и чаще: Изабелла Баварская, жена Карла VI, торжественно въехала в Париж в 1389 г., хотя к тому времени прожила в столице уже пять лет. Возвращение в город короля после долгого отсутствия праздновалось так же, как и первый его въезд, а когда монарх путешествовал по своему королевству, каждый из городов, через которые он проезжал, соперничал с другими, стараясь затмить их великолепием оказанного королю приема.

В марте 1409 г. Карл VI вернулся в Париж из Тура, где провел несколько месяцев. «Он был принят, – рассказывает Парижский горожанин, – с таким почетом, какого не видывали за последние двести лет, поскольку все сержанты, дозорные и торговые, конные и с жезлами, все в особых нарядах и капюшонах, и все горожане двигались ему навстречу. Впереди него шли двенадцать трубачей и множество музыкантов, и повсюду раздавались радостные крики: „Ноэль!“, и его осыпали фиалками и другими цветами; а вечером люди на улицах весело ужинали вкусной едой, и по всему Парижу зажгли костры». Четыре года спустя власть бургиньонов пала, и правители из партии арманьяков смогли вернуться в столицу; они въехали в нее с огромной свитой, в которой все были одеты в одни и те же цвета, и впереди также двигались трубачи и музыканты. И в последующие годы изменения политической ситуации всякий раз завершались «въездом» предводителей победившей партии. После того как в Труа был заключен мир, оба короля, Карл VI и Генрих V Английский, вместе появились в столице; их встречали богатые горожане в розовых одеждах: «Никогда еще государей не встречали так радостно, как в этот раз; потому что на всех улицах их встречали процессии священников в полном облачении и стихарях, они пели "ТеDeuslaudamus" и "Benedictusquiuenit". На площади перед дворцом представляли «весьма благочестивую мистерию»», и «не было ни одного человека, который не умилился бы сердцем, увидев эту мистерию».