Крысоловка - Ингер Фриманссон

– Что мы делаем, Титус?

– В тот вечер я увидел твои глаза… на открытии осеннего сезона… твои расширенные темные зрачки… и понял, что ты меня хочешь так же, как я хочу тебя.

О, если бы только она была сдержанней! Куда подевалось здравомыслие? Слышала же, как прозвучало это, – пошло прозвучало. Но она была будто пьяная. После целого дня магазинной суеты, когда она уже собиралась запереть дверь и ехать домой, явился незнакомец и взял ее…

Рассмеялась. Никогда она не слышала, чтобы так звучал ее смех.

– У тебя же там полно других. Снеси Нурд, например. Писательница. Ты же за всеми волочишься. Донжуан. А я…

– А ты?

– Я просто…

– Просто кто? Торговка книгами? Красивая и соблазнительная? Женщина, которую я желаю, которую вожделею. Я хотел тебя… так сильно…

Его руки. Длинные пальцы обводят груди, соски. Вниз, к животу, погружаются во влажное лоно. Скользят к крошечной мягкости, постепенно твердеющей. Она привыкла ласкать себя сама.

Теперь это делает он. И снова. Сначала она. Мужские пальцы – ищущие, умелые… А потом он погрузился в нее, набухая. Убирайся!.. Не оставляй меня!..

Они на такси поехали к ней домой. Теперь она развратная женщина? Ведь он женат, а она не такая, нет-нет-нет, ничего подобного раньше она себе не позволяла. «Мне нужно позвонить», – сказал он, выбираясь из-под груды упавших с полок книг, пока Ингрид одевалась. Она слушала его голос: «Позднее перезвоню, у меня совещание».

Жена. Ее звали Роза.

Роза Врун.

В саду росла яблоня – корявая, перекрученная, с цветными островками мха по комлю. Что это был за сорт, Роза ни малейшего понятия не имела, но дерево давало обильный урожай, яблоки были сочные и вкусные. Она готовила яблочное пюре или нарезала кружками и сушила на кухне. Крысы охотно грызли сухие ломтики.

Подходя к дому со стороны озера, Роза оглядела дерево и решила его обрезать. Еще в прошлом году собиралась, да так и не успела. Отправилась в сарай. Там было полно инструментов, Клас Шредер разрешил пользоваться всем, что понадобится. Он был в неизменном темном костюме, то и дело поглядывал на часы. Спешил. Клас всегда спешил.

– Бери все, что понадобится, Роза! – Шредер был из тех, кто обращается к людям на «ты», без церемоний. – Только верни все на место.

– Это само собой разумеется, – сказала она. Не хватало еще упреки чьи-то выслушивать.

– Там все что угодно найдется, – продолжал он, словно и не заметив ее тона. – Ты ведь знаешь, где ключ, да? Разве я не сказал? Над крайней правой балкой.

Роза молча кивала.

Наверное, хозяин рассчитывал, что, если разрешит пользоваться садовым инвентарем, Роза станет возиться с кустами и клумбами. Но он заблуждался. С его-то деньгами может и садовника нанять. Роза подумала о «БМВ», припаркованном у обочины.

Скудная, каменистая почва за коттеджем поддавалась обработке с трудом. Роза разбила грядки под картошку и зелень. Вокруг грядок насыпала тонкой дорожкой известь, чтобы отпугнуть слизней. Убийца слизней. Если, конечно, то были слизни. Но расплодилось их до черта. Роза видела, как другие люди бродят между своих грядок с ножницами или расставляют чашки с пивом. Слизни обожают пиво. Забираются в плошки и тонут. От представленной картины ее замутило.

Резкий порыв ветра. В воздухе будто снегом повеяло. Руки зябли, но лучше доделать работу прямо сейчас, иначе дерево так и не дождется обрезки. Открыла сарай, вытащила стремянку. Видавшая виды самодельная лестница, сколоченная, должно быть, еще в ту пору, когда строили дом. Пегая, иссушенная временем древесина, кое-где перевязанная проволокой. И тяжеленная. Роза протиснула лестницу между ветвей яблони, прислонила к стволу. Затем принесла секатор и небольшую складную пилу, ни разу не использованную. Даже ценник на месте.

Ступеньки прогнили, взбираться придется осторожно. И все равно это случилось: когда она взобралась почти до самого верха, перекладина треснула, и Роза, выставив руки, беспомощно рухнула на землю. В таком возрасте уже не падают. Когда она падала в последний раз? А вот дети падают постоянно. И плачут ежедневно. Но чтобы взрослые…

Посидела, слегка ошарашенная. Одна нога нещадно ныла. Брюки продраны, защитного цвета материя распорота. Конечно, можно зашить, даже незаметно будет. К счастью, похоже, ничего не сломано. Будет изрядный синяк. Но других повреждений, похоже, нет. Какое облегчение. Иначе как бы она домой доползла? Если бы, например, сломала руку или ногу. У нее только и есть, что руки да ноги. Опереться ей не на кого. А мобильник, должно быть, в кармане. Вечная безалаберность. Что бы она стала делать, если бы лежала где-нибудь без малейшей надежды добраться домой? Ведь так легко поскользнуться на льду или споткнуться о корень дерева на горной тропе. Вот только кому она стала бы звонить? В полицию? Примчится ли патруль на зов пожилой бабы? Ведь так обозвал ее тот тип с немецкой овчаркой? Мерзкие, обидные слова, унижение для ее возраста и пола. Содрогнулась. Смахнула с себя сухие листья. «Томас, – подумала она. – Если со мной случится что-то серьезное… то как он узнает?»

Томасом звали ее сына. И сегодня у него тоже день рождения. Родила мальчика двадцать пять лет назад. Почти в этот же час, с небольшой разницей. Первые десять лет воспитывала ребенка одна, потому что отец его – случайный встречный. На одну ночь. Из Лидса, футболист. Звали его Леонард, а фамилию она и не знала. Но определенно не Коэн[3].

В то время она практически боготворила Леонарда Коэна и, возможно, привлекло ее как раз имя Леонард. В остальном же – ничего общего с известным бардом и поэтом. Ее Леонард… тьфу, до чего же противно говорить о нем как о «ее Леонарде», – так вот, он был типичный английский парень, из работяг, бледный, лопоухий. Познакомились на вечеринке в Сандхамне, которую устроила ее двоюродная сестра. Роза не просто напилась, а надралась в дымину. Тот редкий случай, когда перебрала. Сняла одноместный номер в отеле. Ей было тридцать, уже несколько бурных романов за плечами, но тогда она была свободна. И одинока. Она подивилась, как здорово он танцует, – мускулистые ноги выделывали такое, будто были на шарнирах и гнулись во все стороны. Они кружили по танцполу, и парень легонько касался ее рук, – наверное, так бы касался ее и настоящий Леонард, глядя из-под полуопущенных ресниц и тихонько подпевая.

Утром, проснувшись с ним в одной постели, жесткой и узкой, пожалела о случившемся. Оделась и ушла, чтобы не видеть, как он храпит, прикрывшись краем простыни. Несколько часов бродила по острову, в висках пульсировало, а когда вернулась, он исчез. Конечно, она могла разыскать отца ребенка. После того как узнала результаты анализов. Парень ведь имел право знать, к чему привела их встреча. Но Роза не стала. А ребенка решила сохранить: она уже начинала беспокоиться, биологические часы ведь тикали, время шло…