Камень духов - Александр Кердан

– Но мы и так доставили вам немало беспокойства…

– Ну что вы, сеньор, мы же ваши должники. Вы спасли мою кузину и невесту сеньора Гереры… Верно я говорю, Гомес?

Герера что-то буркнул в ответ. А русский снова улыбнулся собеседникам (ах, до чего же милая у него улыбка!):

– Что ж, если вы, дон Луис, утверждаете, что зрелище будет интересным, мы готовы.

Мужчины направились к тюрьме, находившейся здесь же, во внутреннем дворе президии. Мария, стараясь по-прежнему оставаться незамеченной, последовала за ними.

Тюрьмой в Сан-Франциско назывались несколько железных клеток, расположенных прямо под открытым небом. Клетки обычно пустовали, так как потенциальных узников – индейцев – в президии почти не было, за исключением трех-четырех человек прислуги. В миссиях же, где жили краснокожие пеоны и вакеро имелись собственные клетки. Но случай с Помпонио особый. Его – и это понимала Мария – держать под замком в какой-нибудь миссии было нельзя. Индейцы, для которых этот разбойник был героем и защитником, тут же поднимут мятеж и освободят его. Именно поэтому дядя и поместил Помпонио в президии.

Мария вместе с Луисом и кузинами уже ходила посмотреть на пленника, снискавшего себе славу кровожадного и неуловимого преступника. Вид Помпонио разочаровал сеньориту. Обычный индеец лет тридцати, невысокого роста, хотя и крепкого телосложения. Одет в грубую домотканую рубаху до колен, какую обычно носят пеоны. Мария и прежде встречала таких, когда бывала в Сан-Хосе у своего духовника. И хотя подруги – дочери местных гидальго, рассказывавшие о Помпонио такое, от чего холодело внутри, – в каждый свой приезд в президию ходили поглазеть на разбойника, Мария им компанию составить отказывалась. К тому же от тюрьмы исходило зловоние, добавляющее к нежеланию видеть заключенного еще и чувство обыкновенной брезгливости.

Но тут любопытство пересилило. Мария обогнула казарму, за которой находилась cárcel, и увидела, как по приказу Луиса караульный отворил замок и гости вошли в клетку, где на земляном полу невозмутимо сидел индеец.

Офицеры приблизились к Помпонио и заслонили его от Марии. Что происходило в клетке, она увидеть так и не смогла. Из-за далекого расстояния не услышала, о чем они говорили с индейцем. Прошло несколько томительных для девушки минут, прежде чем мужчины покинули узилище и направились к боковому выходу из президии, где уже толпились русские матросы вперемешку с рейтарами. Они только что поели за общим столом и теперь в ожидании начальников пустили по кругу несколько трубок с местным табаком. При появлении офицеров загудела боцманская дудка, созывая русских в строй. Вслед за ней раздались команды на родном для Марии языке. Коноводы подвели Луису и русским офицерам лошадей.

«Неужели он так и уедет, не попрощавшись со мной?» Но дон Деметрио оглянулся и посмотрел в сторону комендантского дома так, словно ждал кого-то. Девушке показалось, что лицо у него грустное. «Значит, он помнит про меня!» – ей захотелось тотчас выйти из укрытия. Но она не решилась. А русский, так и не найдя взглядом ту, которую искал (Мария была уверена, что именно ее!), отдал команду матросам и тронул поводья. Проезжая мимо Гереры, он приложил руку к треуголке и, кинув прощальный взгляд на дом, вместе со своим товарищем и Луисом выехал за ворота.

На сердце у Марии стало холодно и сиро. «А что, если мы и в самом деле больше никогда не встретимся?» Слезы навернулись на глаза сеньориты. Ей захотелось вскочить на коня и помчаться вслед за доном Деметрио, чтобы никогда не расставаться с ним. Ах, если бы это зависело только от нее, Мария и пешком отправилась бы за сероглазым лейтенантом, но… Есть еще дядя с его взглядами на жизнь, есть клятва, данная Гомесу.

«Гомес! О нем совсем не хочется думать теперь… – Мария смахнула со щеки слезинку. – Почему, обретая что-нибудь настоящее, мы это тут же теряем?»

Она могла бы долго еще предаваться грустным размышлениям, но ее внимание привлек Герера. Проводив отряд тяжелым взглядом, жених повернулся на каблуках и, звеня огромными мексиканскими шпорами, зашагал в глубь двора. Марии не хотелось попадаться ему на глаза. Она отступила в сторону сада. Через некоторое время сеньорита вернулась к казарме и выглянула из-за угла. Каково же было ее удивление, когда она увидела Гомеса в клетке Помпонио. Он мирно беседовал с пленным разбойником.

7

Лассо, брошенное умелой рукой, захлестнуло горло молодого индейца. Вакеро осадил мустанга, заставил сделать рывок в сторону – так, чтобы удавка свалила беглеца с ног. Тот, полузадушенный, оглушенный, был проволочен несколько десятков ярдов по земле и потерял сознание. Не успел индеец прийти в себя, как оказался со связанными за спиной руками в толпе своих пленных соплеменников.

Так много больших лун назад Помпонио, которому не было в ту пору и семнадцати весен, впервые познакомился с «твердогрудыми» чужеземцами. Такое прозвище получили они за то, что их не могли пронзить стрелы, пущенные даже из самых упругих луков. Потом, когда Помпонио долго жил среди бледнолицых, он понял: они такие же люди и могут умирать. «Твердая грудь» – это не чудо Маниту, а просто панцирь, который чужеземцы делают из железа или из толстых воловьих шкур… Панцирь может защитить чужеземцев от стрел и копий, но не от оружия, которое есть у самих бледнолицых. Оно извергает огонь и грохочет сильнее, чем разгневанный злой дух…

Но все это Помпонио узнал потом. А в день первой встречи пришельцы верхом на свирепых конях показались Помпонио сошедшими с небес богами. Потому ни он сам, ни его родичи и не дали бледнолицым никакого отпора, бросились врассыпную. Уйти от погони удалось немногим, но в их числе хойбо Валениле – мужу старшей сестры Помпонио. А он сам, его родители и сестра вместе с большинством соплеменников были схвачены бледнолицыми и посажены в железные клетки в большом стойбище чужеземцев, которое они называли миссией.

Когда Помпонио сидел в клетке, он увидел, что не все белые носят на себе панцири. Некоторые из них одеваются в длинные накидки с двумя скрещенными палочками на груди. Эти чужеземцы, чаще других приходившие к клетке с индейцами, говорили, что их зовут падре. Падре были добрее других бледнолицых. Они не били индейцев, учили их своему языку и рассказывали о своем бледнолицем боге, который сначала жил среди людей, а когда был убит ими, то не умер, а улетел на небо к своему отцу. Теперь молодой бог, соединившись с отцом, живет там, среди туч и облаков, в своей небесной прерии, так же как верховный бог племени помо – Маниту. Бог бледнолицых, говорили падре, самый могущественный из богов. Он смотрит с высоты за всем, что происходит на земле, и строго карает тех, кто не выполняет его наказы. Падре показывали индейцам «говорящую кожу» – книгу, где начертаны заповеди их всемогущего бога. Когда Помпонио научился хорошо понимать язык чужеземцев и даже понемногу разбирать черточки и крючки на «говорящей коже», ему вдруг открылась великая тайна: бог бледнолицых и Маниту очень похожи. Они оба не ходят на охоту и не собирают зерна дикой пшеницы. Люди им обоим приносят подарки, прося защиты и мудрого совета. И бледнолицый бог, и бог индейцев велят людям слушаться своих хойбу и готовиться к новой жизни, которая наступит, когда придет их черед уходить в страну заоблачных прерий, где обитают духи предков… И еще пришла в голову Помпонио кощунственная мысль, от которой ему самому стало страшно: и бог бледнолицых, и Маниту редко вспоминают о своих земных детях. Может быть, их заоблачный суд и справедлив, но здесь, на земле, зло чаще одерживает верх.