Дочь игрока - Рут Оуэн

Вспомнив об Альберте, она крепко сжала медальон. Это несправедливо… Хотя на нее напали, ей все же придется расплачиваться за содеянное всю оставшуюся жизнь. По-видимому, богатые и сильные всегда в конце концов побеждают. Как мачеха. Как ее дед.

Как Тревелин.

Девушку охватил гнев. Конечно же, она прекрасно понимала, что допустит непростительную ошибку, если отправится к графу, понимала, что ей следует принять предложение Квина и укрыться у его друга в Дублине.

Если бы ее мать поступала разумно, она никогда бы не сбежала с Дэниелом Мерфи. А если бы он, ее отец, избегал опасностей, то не сделал бы предложение Кейти Пул и ему не пришлось бы бежать из страны ради женщины, которую он любил. Правда, однако, заключалась в том, что в жилах Рины текла кровь игроков, кровь, унаследованная от родителей. И Рина вдруг поняла: мысль о том, что она могла бы перехитрить бессердечного графа и его эгоистичное семейство, могла бы победить их, кажется ей заманчивой.

Они прижала к груди медальон. «Прости меня, Пруденс. Я ненадолго позаимствую твое имя, обещаю».

– Ну если мне все равно придется изменить имя, то я могу с таким же успехом назваться Уинтроп.

– Морской ветер! – воскликнул мистер Бенджамин Черри, высовываясь из окна кареты и вдыхая полной грудью свежий напоенный йодом воздух.

Внизу, у северо-западного побережья Корнуолла, сверкал алмазными брызгами океан, кипел белой пеной у подножия серых утесов. Над берегом с жалобными криками носились чайки, ожидавшие возвращения рыбацких лодок с ежедневным уловом. Мистер Черри удовлетворенно вздохнул и откинулся на подушки. Щеки мистера Черри – в полном соответствии с именем[2] – были круглыми и красными.

– Как замечательно, верно?! – воскликнул он, обращаясь к двум своим спутницам. – Клянусь, если бы я не решил в юности заняться юриспруденцией, то с радостью провел бы несколько лет на королевском фрегате, был бы гардемарином. Верно, матушка? – Он повернулся к сидевшей рядом даме.

Мать мистера Черри с ног до головы закуталась в одеяла и шали, так что видны были лишь маленькие глазки да высохшие тонкие губы.

– Хм… – фыркнула она. – Ты бы там умер от холода и сырости. Или утонул, это уж точно.

Жизнерадостная улыбка мистера Черри мгновенно померкла. Но он тотчас же снова ослепительно улыбнулся, обращаясь к молодой женщине, сидевшей напротив:

– А вы?.. Вы любите море, мисс Уинтроп? Мисс Уинтроп…

Сабрина вздрогнула, сообразив наконец, что обращаются к ней. Она еще не привыкла к своему новому имени даже после долгих репетиций с Квином.

– Простите, сэр. Кажется, я немного задумалась.

– Прекрасно вас понимаю, – кивнул поверенный. – Вы, конечно же, думали о предстоящей встрече с бабушкой и кузиной. Ведь вам столько пришлось пережить! Клянусь, я бы на вашем месте просто забыл собственное имя.

– Вы знаете обо мне далеко не все, – потупившись, пробормотала Рина.

Она в растерянности теребила один из многочисленных атласных бантиков, украшавших ее юбку. Квин купил ей несколько новых платьев и настоял, чтобы все они были украшены «эдакими бантиками, бисером и оборочками, чтобы показать, что ты можешь позволить себе сорить деньгами». Самой Рине не нравились эти шелковые и атласные дополнения к нарядам, но она не возражала.

Не прошло и месяца с тех пор, как Квин тайком вывез Рину из Лондона и поселил в маленьком домике в безлюдной местности на границе с Уэльсом. Несколько недель он подробно рассказывал ей о жизни «воскресшей» Пруденс – это были рассказы о ее чудесном спасении ирландскими миссионерами, направлявшимися в Африку, рассказы о смерти ее приемного отца, о возвращении с приемной матерью в Дублин, где женщина на смертном одре призналась, что она вовсе не мать Пруденс. Умирающая просила девушку, чтобы та отыскала своих родственников.

По мнению Рины, история Квина была самой нелепой из всех, когда-либо ею слышанных. Она так прямо и сказала: мол, ни один человек, обладающий хоть каплей здравого смысла, ей не поверит. Но Квин с хитроватой улыбкой возразил:

– Тебе надо сыграть на их чувствах. Это затуманит им мозги. Когда они узнают, что ты сирота, да к тому же еще воспитывалась в семье миссионеров, они примут тебя с распростертыми объятиями, будь уверена.

И оказалось, Квин не ошибся – он был прекрасным знатоком человеческой природы. Когда «Пруденс» явилась в контору мистера Черри с письмами своей покойной «матери», с различными свидетельствами и документами, адвокат Тревелинов поверил ей без колебаний – ему потребовалась всего неделя, чтобы подтвердить: девушка действительно является родственницей его клиентов. Вскоре ее пригласили в Рейвенсхолд. Это одновременно изумило и встревожило Сабрину, а легкость обмана заставила еще острее почувствовать свою вину.

Мистер Черри оказался приятным и доброжелательным человеком, и Рине ужасно не хотелось его обманывать, но она понимала: теперь ей придется привыкать ко лжи. Впрочем, Рина не очень огорчалась. Если хотя бы четверть того, что рассказал ей Квин, было правдой, то родственники Пруденс – самые эгоистичные и жестокие люди в Англии.

К концу дня погода испортилась; темные тучи надвинулись с северо-запада, и ясное утро сменилось хмурым днем. Сгущался холодный туман, застилавший дорогу впереди. Волнение на море усилилось, и волны с грохотом разбивались о скалы. Сабрине даже казалось, что она слышит не шум прибоя, а гром небесный. Все вокруг стало неприветливым, угрюмым – обширные зеленые поля сменились голыми каменистыми склонами.

Как ни странно, но этот суровый пейзаж взволновал Сабрину. Она долгие годы жила на шумных и грязных улицах Лондона, где всегда царила такая толчея, что, казалось, там даже ее собственные мысли принадлежали кому-то другому. И вот теперь это пустынное, угрюмое, дикое побережье… Здесь она почувствовала себя по-настоящему свободной. Каменистая и бесплодная земля, голые серые скалы… Тут повсюду таилась какая-то неведомая опасность. И все же эта земля казалась Сабрине прекрасной.

– Вон, смотрите, – сказал поверенный, кивая на окно кареты. – Рейвенсхолд.

Девушка выглянула из окна. Порыв ветра ударил ей в лицо, но она не почувствовала холода. Рина пристально всматривалась вдаль, однако ничего не могла разглядеть. Тут сверкнула молния, осветившая все вокруг, и девушка увидела Рейвенсхолд.

Замок стоял на краю утеса – такой же мрачный и угрюмый, как побережье, над которым он возвышался. В этом жилище, сложенном из серого камня, не было и намека на утонченность – все прочно, надежно, без затей. Современные архитекторы могли счесть эту суровую простоту уродливой, но Рина увидела в старинном замке прежде всего красоту.

– Он прекрасен, – выдохнула она в восхищении.

– Там гуляют сквозняки и всегда холодно, как в склепе, – заметила миссис Черри со своей обычной кислой миной. – Да, вы действительно из рода Тревелинов. Только они могут жить в таком ужасном месте. Говорят, это у них в крови.