Рене по прозвищу Резвый - Елена Кондаурова

Все, кто находился на палубе, бросились к бортам, возбужденно шумя и вглядываясь в даль, а те, кто был в трюме и каютах, высыпали на палубу, чтобы к ним присоединиться.

Стоя у борта, Рене до боли в глазах всматривался в горизонт, пока на нем не показалась темная полоска долгожданной суши. Он был так рад, когда наконец увидел ее, что прыгал от восторга, как ребенок, и обнимал всех, кто подвернулся под руку. Правда, это оказался всего лишь один из маленьких необитаемых островков, которых в Карибском море было немало, но для Рене и пассажиров «Вольного ветра» он означал жизнь.

Вечером они причалили у его берегов и набрали пресной воды, а заодно настреляли кое-какой дичи. Все были полны радостного возбуждения, которое полностью разделял и молодой наследник барона де Гранси. Яркая и буйная природа тропического острова произвела на него неизгладимое впечатление, ему казалось, что он попал в рай. К сожалению, здравомыслящий Жиль его восторгов не разделял и перед сном сделал попытку привести помощника в чувство, посоветовав ему не слишком радоваться, потому что еще неизвестно, что ждет его на берегу. Но Рене почти пропустил это занудство мимо ушей и уснул, полный надежд.

Через два дня после прибытия на французский остров Айль де Оранж у Рене опять началась новая жизнь. Его и еще четверых молодых парней с «Вольного ветра» продали с аукциона маленькому толстому, богато одетому человечку по имени Анри Тульон. На аукционе к нему относились с большим уважением. Как понял Рене, он владел поместьем к югу от форта, значительную часть которого занимали плантации кофе и сахарного тростника. Сразу после продажи Рене и его товарищей посадили в повозку, запряженную быком, и повезли к новому месту жительства. В повозке лежали еще мешки с мукой и еще какими-то продуктами, и было тесновато, но никто из новоиспеченных рабов не жаловался.

Ощущения от аукциона у Рене остались самые неприятные. Вновь и вновь он прокручивал в мозгу то, как месье Тульон лично, не доверяя такое важное дело управляющим, ощупывал его мышцы и заглядывал в рот, осматривая зубы. Вспоминая прикосновения его коротких толстых пальцев, твердых, как будто деревянных, Рене впал в непривычную для себя тоску. Воистину не должно людям так относиться друг к другу. Не по-человечески это.

Состояние товарищей Рене было ничуть не лучше. Даже близнецы Мишель и Матье Жослены, которые перед аукционом убеждали его, что три года — это ерунда, пролетят, и не заметишь, сидели сейчас мрачные и понурые, явно не ожидая от будущего ничего хорошего. Пьер Бокар, с самого начала предполагавший, что им придется хлебнуть здесь горя, напротив, петушился, поглядывая на проходящих мимо людей гордо и независимо. А тихоня и скромняга Серж Буше сидел, опустив голову, и вообще ни на что не реагировал.

Рене смотрел на проползающие мимо поля, покрытые такой пышной изумрудной зеленью, какой он никогда не видел дома, на солнце, светившее так ярко, как будто оно было в два раза больше, чем во Франции, и думал о том, что он выживет. Несмотря ни на какие передряги, в которые ему доведется угодить. Потому что больше всего на свете он хочет вернуться домой и разобраться с этим чертовым братцем Жераром и не менее чертовым братцем Пьером.

Постепенно настроение Рене выправилось, и будущее не казалось таким мрачным. Он вообще не умел долго предаваться унынию. Он жив, здоров, а значит, у него есть шанс повернуть все в свою сторону.

Единственное, что его по-настоящему огорчало, это то, что он так и не попрощался с Жилем. Перед аукционом тот куда-то пропал, и на торгах его тоже не было. Вполне возможно, что он уехал, ведь вроде бы по договору с капитаном его должны были отпустить без выкупа, но у Рене на душе скребли кошки. За день до аукциона он краем уха слышал, как месье Лефевр ссорился со своим судовым врачом. Капитан обвинял Жиля в том, что за время плавания погибло слишком много пассажиров. Жиль же в ответ кричал, что по сравнению с предыдущим рейсом «Вольного ветра», когда погибли сто три человека, нынешние пятьдесят семь — это просто благодать божья. На что капитан возражал, что, когда нанимал судового врача, он надеялся на гораздо меньшее количество. Возражения Жиля заключались в том, что капитану следовало бы не уповать на врача и божью милость, а прекратить экономить на продуктах и бочках для воды и не набивать трюм так, чтобы люди спали чуть ли не друг на друге, тогда и пассажиры были бы целее.

Рене вздохнул, подпрыгивая на очередной колдобине, которую их тряская повозка собирала прямо-таки с удовольствием, и подумал, что в ближайшие три года Жиля он, наверное, не увидит. Хотя… На все воля божья.

Дорога сделала плавный изгиб, и повозка выехала на лужайку, где стоял большой каменный дом, окруженный хозяйственными постройками. Ну вот, похоже, и приехали. Рене взглядом знатока сразу оценил и величину и качество отделки дома, и удобство расположения прилегающих построек. По всему было видно, что месье Тульон весьма рачительный и разумный хозяин. Хотя, судя по суете вокруг дома, вряд ли снисходительный.

Понукая быка, возничий подогнал повозку к одному из строений и скомандовал:

— Вылезай!

Рене, а следом за ним и остальные выпрыгнули из повозки. К ним уже шел немолодой бородатый хорошо одетый господин с хлыстиком в руке. Он неторопливо осмотрел новоприбывших, ритмично постукивая хлыстиком по сапогу, потом неторопливо заговорил:

— Меня зовут Годар, я один из управляющих месье Тульона. Сейчас вы пойдете в дом для рабочих, там вас устроят и накормят, а потом я приставлю вас к делу. Дом для рабочих находится вон там. — Месье Годар показал хлыстиком в сторону одной из построек. — Вам все понятно?

— Да, — кивнул Рене. А что тут может быть непонятного? Слабоумием никто из них вроде бы не страдал.

— Да, да, — подхватили остальные.

— Тогда идите!

Дом для рабочих оказался низким приземистым строением, достаточно длинным, чтобы вместить пару-тройку сотен человек. Пригнувшись, Рене шагнул через порог. Да… Количество коек на квадратный метр площади, а также запах сразу же напомнили Рене корабельный трюм.

Их встретил сгорбленный смуглый человечек с большой головой, назвавшийся Бежаром. Как понял Рене, он был кем-то вроде смотрителя. Бежар отвел их на кухню, где выдал по тарелке супа и ломтю хлеба. Покончив с обедом, новоприобретенные рабы отправились на улицу ждать управляющего. Наевшись, все немного приободрились.

— Ну что, вроде ничего? — щурясь на ярком солнце, вынес вердикт Мишель, самый разговорчивый из них.

Рене пожал плечами. Может, и ничего, но и не особенно хорошо. Впрочем, это его не волновало. Главное — выжить, а на остальное плевать.

— Погоди до завтра, — лениво возразил вечный пессимист Пьер. — Мы еще не были на плантациях. Не думаю, что тебе понравится торчать целый день на таком солнце. — Он тоже прищурился на радостно поливающее мир лучами светило.

Они прошли под навес, где их и нашел месье Годар.

— Значит, так, — произнес он, снова оглядывая их цепким оценивающим взглядом. — С завтрашнего дня начнете рубить сахарный тростник. Работать от темна и до темна. Обед в полдень, после него можно немного отдохнуть и поспать. Все равно в самую жару много не наработаете. Еду и воду берете с собой, Бежар каждое утро будет выдавать вам фляжку и узелок с продуктами. Когда возвращаетесь домой, ужинаете и сразу спать. Надсмотрщиков слушаться, от работы не отлынивать, норму выполнять. По воскресеньям с утра в церковь, после обеда — свободное время. Можно отдохнуть, сделать свои дела. Но уходить из поместья запрещается, за это наказание. Вообще за любое нарушение распорядка — наказание. В основном порка, но может быть и что-то более существенное. Месье Тульон не любит зря выводить из строя рабочих, но за дисциплиной предпочитает следить очень строго. Все должны находиться на своих местах и выполнять положенную работу. Да, еще одно. В доме есть дамы. Супруга месье Тульона и его дочери. К ним следует относиться с почтением и уважением. Кроме того, имеется женская прислуга — гувернантки, горничные, кухарки и прачки. Не советую вам даже смотреть в их сторону, если дорожите своим здоровьем. Вы меня понимаете?