Дом с маяком: о мире, в котором каждый важен. История Лиды Мониава, рассказанная ей самой - Лида Мониава

именно тогда. «Это просто нормальное давление гражданского общества на государство», – разводила руками Чаликова – и давила. Даже когда в ответ в нее кидали стулья.

Галю называли маленьким танком благотворительности. Им она и была.

Галя Чаликова легко сопрягала большое и малое, считая одинаково существенными и встречу с министром, и разговор с плачущей мамой. Она помнила дни рождения и пристрастия всех, кто оказывался в ее круге заботы. Ей достались сложнейшие жизненно важные дела: добывание денег на лекарства от рака, которые не обеспечивало государство, поиск трансплантата в зарубежном регистре для пересадки костного мозга, розыск обезболивания… Но за всем этим девятым валом мучительных, с трудом разрешимых вопросов Галя находила время и для сиюминутных обыденных мелочей: провести в палату интернет, выбить бесплатные билеты до дома, попросить ритуального агента не включать в счет сумму за мытье лысой после химии головы… Как-то Галя сама попала в больницу – и сбежала из отделения, чтобы передать больному ребенку… докторскую колбасу! Ведь эти «мелочи» совершенно иначе высвечивались на той грани существования, на которой оказались обитатели бетонного здания в конце Ленинского проспекта.

Бесконечный поток жизни, особенно в своем приближении к смерти, вся ее радость и горе оказывались для Гали на очень крупном плане, где нельзя упустить ничего. Это было единственное «нельзя».

«Об этом мало кто вспоминает, но когда в фонд приходил ребенок с мамой, то для него не было лучшей “феи-крестной”, чем Галя, – говорит Екатерина Чистякова. – Для нее дети никогда не были благополучателями, пациентами, клиентами – каждый раз получался очень личный, христианский контакт, и это поражало».

* * *

На службе в храме Космы и Дамиана Чаликова познакомилась с Петром Пастернаком. После служб они часто устраивались со своими двумя горящими трубками в мастерской Петра на Малой Дмитровке, где стоял неоконченный макет большого маяка из папье-маше. Увидев этот маяк, Галя и придумала идею для названия детского хосписа.

Пастернак описывает Галю Чаликову только одним словом – святость: «Это очень просто понять: вот есть обычные люди, а есть – святые. Они отличаются от нас заинтересованностью и отзывчивостью к другим людям, в деятельности, несвойственной нам, ленивым дуракам». «Мы себе в фондике сделали какую-то уютную норку с добрыми людьми, а вокруг страшновато», – говорила сама Галя, пока ее телефон «координатора всего» разрывался от входящих звонков, а детей спасали в ручном режиме.

История одного такого спасения и свяжет Галю Чаликову с Верой Миллионщиковой.

Глава 5. Правила жизни веры миллионщиковой

Паллиативная помощь – это философия, а не медицина. Это про жизнь, когда уже не осталось надежд, про хорошую жизнь человеческую. Это средство от одиночества, когда ты в полнейшем горе, беде, прострации. Это люди, родные и неродные, которые подставляют тебе плечо без слов, даже иногда просто находятся рядом, и ты не ощущаешь, что проваливаешься в эту пропасть один. Это та рука, которая схватила и держит, не дает провалиться дальше, когда умирает в семье ребенок, дает прийти в себя. Я думаю, паллиативная помощь – это тучи руками развеять и дать увидеть солнце.

Наталья Савва, главный врач «Дома с маяком» в 2015–2020 годах

У нас в России со страданием всё хорошо, у нас с состраданием плохо.

Татьяна Друбич, актриса, попечитель фонда помощи хосписам «Вера»

В отличие от Гали, Вера Миллионщикова была человеком публичным: на память о ней остались и телепередачи, и документальные фильмы, и интервью в журналах. И даже имя ее звучит в воспоминаниях непременно с отчеством, в отличие от звонкого «Галочка». Одно их роднит: Вера Васильевна Миллионщикова тоже была из породы танков.

Не смерть, но ужас смерти – вот с чем боролась создательница первого в Москве хосписа, на всю страну заговорившая о важности паллиативной помощи. Врач по профессии, она, как и большинство тогдашних медиков, сама поначалу «боялась смерти до смерти».

В нашей стране слово «хоспис» долгое время наводило ужас и в сознании обывателя ассоциировалось с местом, где умирают никому не нужные старики. Самый первый хоспис в России открыл Виктор Зорза, английский журналист, родившийся на Западной Украине. И эту историю стоит услышать, чтобы понять кое-что про Веру Миллионщикову.

В начале Второй мировой войны Виктор бежал из лагеря смерти, где погибла его семья, потом – из лагеря для военнопленных, а потом благодаря Илье Эренбургу оказался в Британии. Зорза стал журналистом-международником, чей фокус внимания был сосредоточен на происходившем в СССР.

Его дочь Джейн в двадцать пять лет умерла от рака. Она уходила в хосписе и в последние дни особенно страстно убеждала отца вместо внешней политики писать о проблемах людей из развивающихся стран. После ее смерти Виктор резко меняет профиль деятельности: он становится хосписным миссионером и ставит перед собой цель – открыть учреждение паллиативной помощи в России, чтобы люди здесь могли умирать так, как его Джейн, – в покое и любви.

Для этого Виктор Зорза основал Российско-Британскую ассоциацию хосписов и в 1990 году вместе с Андреем Гнездиловым, врачом-психиатром, христианским психологом, открыл первый хоспис в Ленинграде. И двинулся в другие города.

Тут-то на пути Зорзы и встретилась Вера Миллионщикова.

В Москве британцу посоветовали энергичную женщину, работавшую с раковыми больными в Институте радиологии: она не только пыталась вылечить больных, но еще и после работы навещала тех, кого уже выписали домой как безнадежных. Среди разрухи 1990-х Вера Миллионщикова занималась, по сути, паллиативной помощью, хотя сама еще даже не слышала этого слова.

У нее вообще были другие планы на жизнь. И на смерть. Любимый муж, Константин Матвеевич Федермессер, был старше ее на двенадцать лет, а Вера Васильевна, анестезиолог в акушерстве, мечтала выйти на пенсию с ним одновременно. Для этого нужно было семь лет отработать на вредной работе. Так Вера Миллионщикова оказалась в Институте радиологии и стала проводить лучевую терапию онкологическим больным.

«Первый раз, когда я шла по коридору института, мне показалось, я иду по погосту», – вспоминала она. Умирали многие. Неизлечимых пациентов выписывали, и Вера Васильевна стала ездить к ним по всей Москве и Подмосковью: чтобы быть рядом, облегчить страдания хотя бы своим вниманием, дать почувствовать, что их никто не бросил.

«Живи каждый день как последний: со всей красотой, полнотой и горем, – скажет потом Вера Васильевна в интервью журналу “Эсквайр”. – Даже если хочется поспать, а у тебя много дел, не откладывай на завтра ничего. Надо делать то, отчего покой выльется на твою душу».

Уже позже она признавалась в своем бессилии и наивности в те годы: «Я боролась за жизнь до последней минуты, ставила капельницы, по сути продлевая страдания, ведь медицина –