Обет молчания - Андрей Ильин

Слабость Пацана заключалась в его желании быть сильным. Окружающий мир он воспринимал сквозь призму больного подросткового самолюбия. Каждый поступок он оценивал с точки зрения его демонстративной престижности. Добавляет он ему авторитета или нет. Вот на этой струнке больного самолюбия и надлежало мне играть марш свободы. Какое дело было бы уверенному в себе бандиту до оскорблений, которые бормочет в его адрес пленник? Ведь он почти труп. Как можно обижаться на труп, на, считай, неодушевленный предмет? Можно обижаться на шкаф? А на потолок, пол? А этот обижается, негодует, расстраивается.

Злись, Пацан. Разгорайся. Молоти меня почем зря. Каждый твой удар несет не боль — надежду. Чем меньше ты контролируешь эмоции, тем легче тобой управлять.

В туалете Пацана ждал еще один, сокрушительный удар по самолюбию.

— Штаны сними, — потребовал я.

— Что-о? — на мгновение опешил Пацан.

— Я говорю штаны сними и вон ту бумажку помни как следует. Готовься, готовься, мне самому не справиться, — распорядился я, нагло ухмыляясь в лицо своему надзирателю и, естественно, получил то, чего добивался — сильный удар в челюсть.

Падал я по заранее обдуманной траектории, собирая на своем пути все самые громкие предметы. Звон и грохот банок, стаканов и рухнувших полок был слышен, наверное, по всему дому. Через мгновение все «жильцы» квартиры теснились в дверях.

— Вы что? С ума съехали?

— Он, он, он, — бормотал Пацан, не в силах подобрать достойные эпитеты, — Гад! Сука! Он…

— Я только просил помочь мне снять штаны, — кивнул я на свои связанные руки.

— Гнида! Я, ему штаны?! Никогда! — бесновался Пацан. — Никогда! Что б я сдох!

Психологическая подготовка дала прекрасные результаты. Сейчас его уязвленное самолюбие перевесило даже страх перед главарем банды. В данное мгновение Пацан предпочел бы получить нож в живот, чем притронуться к ремню моих штанов.

Наверное Дед понял это.

— Ладно, перевяжи ему руки вперед, — разрешил он, не желая вступать в длинные дискуссии. — Но если еще будет шум, пеняйте на себя. Оба!

Что и требовалось доказать.

Перевязанные вперед руки давали мне много больше свободы. Я круто изменил отношения с Пацаном — перестал «дразниться» и всячески старался облегчить его неблагодарную службу. Если вдуматься, то охранник не меньше зависим от заключенного, чем заключенный от охранника. Кому из этого дуэта легче, еще нужно поглядеть. Утомительно высиживать свой срок, но не менее трудно наблюдать неподвижно сидящего человека сутки напролет. Уже через двадцать-тридцать минут кажется, что ты знаешь его как облупленного и приходит скука. Кто способен выдержать многочасовой спектакль, не имеющий сюжета, диалогов, действия и не ослабить внимания? Кто угодно. Только не Пацан.

Я молча лежал в отведенном мне углу, упираясь лбом в стенку. Я не отвечал на вопросы и даже не огрызался на удары. Лежал! Все чаще Пацан отрывал от меня взгляд, от нечего делать наблюдая сквозь щель в шторе за улицей, оставлял одного, выходя на кухню и в туалет. Выходил он все чаще и задерживался все дольше. И каждый раз, возвращаясь, заставал меня все в той же позе.

Пацан не догадывался, что в эти короткие секунды свободы я, мгновенно поднявшись на колени, успевал обшарить очередные десять или двенадцать квадратных сантиметров комнаты. Подобные экспедиции почти всегда приносили результат. Я спрятал в тайничок под плинтусом половинку бритвенного лезвия, пятак, огрызок карандаша, два пятнадцати и десятисантиметровых гвоздя, вытащенных из стены, полиэтиленовый пакет, несколько окурков с остатками табака. В сравнении с каким-нибудь узником замка Иф я был богачом!

Иногда Пацана сменял кто-нибудь из его коллег.

— Все так же лежит? — спрашивали они.

— Как мешок с дерьмом, — подтверждал Пацан.

— Смотри-ка, сомлел. А поначалу шустрый был! Ладно, пусть валяется, нам забот меньше. Лишь бы не помер до срока.

Так проходили дни. Скучно, до зевоты для моих охранников и крайне напряженно для меня. Я узнавал своих врагов, предполагал что от кого можно ожидать. Я до миллиметра изучил пространство своей «камеры» и мог передвигаться там с закрытыми глазами, на все сто процентов используя в рукопашной драке стратегическое преимущество ниш, «высоток» и проемов мебели. Наконец я вооружился остро заточенными гвоздями. Один, побольше, я превратил в кинжал, соорудив из куска ткани, плотно намотанной вокруг шляпки, упор для ладони. Другой, поменьше, при необходимости в секунду вставлялся в носок ботинка в заранее просверленное отверстие. Теперь всякий удар ногой в жизненно важный центр мог быть смертельным для моего противника.

За неделю я подробно разработал и безоговорочно отверг десяток версий побега.

С помощью огрызка лезвия я бесшумно убирал Пацана, выскакивал в освещенный коридор, ударом ноги обезвреживал сторожа, постоянно сидящего ночами в кресле возле входной двери. Но дальше я увязал в незнакомых замках и принимал на себя удар остальных членов банды. Я не успевал какие-то секунды, но все же не успевал!

Я вышибал стульями стекла окон и, отбиваясь от наседавших врагов, звал на помощь прохожих. Но всегда нож настигал меня раньше, чем приходила помощь.

Я зависал на высоте четвертого этажа на веревках, сплетенных из штор и моей и охранника одежды. Но каждый раз кто-то успевал перерезать спасительный канат до того, как мои ноги достигали земли.

Наконец, в отчаянии, я выпускал на кухне газ и, запалив образовавшуюся гремучую смесь, уходил в дыму и грохоте взрыва.

Я снова и снова перебирал планы побега и все они, в конечном итоге, оказывались не состоятельными. Все мои планы зависели от случайности и все упирались в изначально порочные четыре пути спасения — входную дверь и окна. Нужно было придумать нестандартный ход, такой, о котором не могли догадаться мои надзиратели. Нужно было! Хоть башку о стену разбей!

О стену… Так появился еще один неожиданный план.

Что такое тюрьма, — подумал я, — что удерживает меня в ней? В первую очередь стены. Что такое стены? Лишь кирпичи, соединенные цементным раствором. Значит, чтобы обрести свободу, надо снова разъединить их. Всего-то!

Буду уходить сквозь стену! Жилой дом не каземат старинного замка. Стены в два кирпича наспех соединены сомнительного качества раствором. Здесь не требуются годы самоотверженной работы, чтобы прорезать щель, достаточную для того, чтобы протиснуть в нее тело.

Ковырять штукатурку в комнате я не мог — слишком заметно. Туалет часто посещался. Более всего подходила ванна. Определилась новая задача — попасть в ванную комнату!

В третий раз я сломал линию поведения.

Между тем в банде наметился психологический надлом.

— Сколько можно сидеть, как тараканы в щели? — возмущался Шрам, — пора уходить из города.

— Без денег, без документов? Нас возьмет первый постовой, — возражал Бугай.