Долины и взгорья - Василий Павлович Щепетнёв

второй больной! При том, что болезнь и незаразная, и раз в десять лет по области бывает. Или вот недавно случай: поступил комбайнёр. Уборка, каждый час на счету, а он взял, и на спор лампочку в рот засунул. Засунул, а вытащить не сумел. Вот и привезли его в больницу. А через три часа — такого же, только из совсем другого совхоза.

— И что? — с интересом спросил главный редактор.

— Дали наркоз, мышцы расслабились, лампочку извлекли. Сначала у одного, потом у второго. А всего за неделю семь человек поступили — с лампочками. Поветрие какое-то. Вот и тут: в июне Корчной остался там, в июле фигуристы…

— Этому положат конец, — уверенно сказал Андрон Болеславович.

— Как положишь, если лампочки в каждом доме?

— Я не о лампочках, я о невозвращенцах.

— А тут-то что можно сделать? — удивился я.

— Уже сделали, вот — он показал на газету.

— Думаете, прочитают, устыдятся, отдадут гонорары и попросятся обратно?

— Думаю, что люди прочитают, и сделают выводы. Наши люди на деньги не польстятся, — сказал главный редактор. — Вот вы, Михаил, что бы выбрали: деньги, или Родину?

Ну, и что должен ответить советский человек?

— Что бы я выбрал? — я принял вид задумчивый и нерешительный. — А вместе нельзя? И деньги, и Родину? От каждого по способностям, каждому по труду?

— Можно, конечно, можно. Но это наши, трудовые советские деньги! За них не стыдно.

Пришел проводник, проверил билеты, пообещал чай. И принёс — скоро. Поезд-то скорый. А в вагоне на восемнадцать человек два проводника.

— А вы, Михаил, в Москву по делу едете? — интересно главному редактору, как это студент, пусть даже в чесучовом костюме, попал в седьмой вагон. Главный редактор в Чернозёмске недавно, ему не до чижиков, у него есть заботы поважнее: узнать птиц главных, орлов, коршунов и соколов Чернозёмска. То есть, возможно, про конкретного Чижика он слышал, но отнёс его к персонажам любопытным, но второстепенным. Даже третьестепенным, чего уж там. Диковинка, и только. Забавная, да. Вроде козленка, умеющего считать до десяти.

— По делу, Андрон Болеславович, точнее, по делам.

— Каким же делам, если не секрет? — главный редактор не утратил журналистской хватки, хватает любую кость и грызет, грызет, грызет.

— Какие секреты могут быть у комсомольца перед коммунистом? В Каборановске, вернее, в Каборановском районе осенью открывается Дом Ветеранов, вместо сгоревшего. Комсомольская стройка. А электрика задерживается. Вот, еду подтолкнуть…

И в самом деле, одно из дел, да. Внутреннюю проводку в жилых помещениях обыкновенно делают так себе. На десять ампер. Потому и пожары, не выдерживает проводка. И мы решили ставить проводку, выдерживающую нагрузки посерьезнее, чтобы никакие электрочайники, холодильники и прочие необходимые в быту вещи пожарами не грозили. Плюс противопожарную сигнализацию поставим, венгерскую. Потому что возрастные люди забывчивы, закурят и уснут. А то и включит кипятильник, вода в кружке выкипит, и…

Нет, кипятильники не полагаются. Их отбирают. Хочешь кипятку — иди на кухню, там всегда есть чайник. Но мало ли… Кипятильники, они сами заводятся. Утром отобрали, а уже вечером в тумбочке новый шебуршит. С сигнализацией лучше.

— И как же вы будете подталкивать?

— Не я. Есть специалисты, из строительного института. А я так, запасный полк.

— Ясно, — главный редактор понимающе кивнул.

Получить даже утверждённое и согласованное на бумаге — не так просто. А получить неутвержденное и несогласованное совсем непросто.

Но.

Но небольшие презенты, к примеру, джинсы, настоящие американские джинсы из «Берёзки» — творят чудеса. А уж джинсовый костюм…

Конечно, джинсовый костюм — это на самый верх. Пониже хорошо идут подписки на «Поиск». Между прочим, московские тороватые люди устраивают острожелающим подписку на «Поиск» за пятьдесят рублей, не шутка. Или наш альманах, избранное, «Поиск-76» — тоже ценный капитал. Сезам, откройся!

И он открывается.

Это называется «гамбит толкача». Жертва пешки-другой ради развития. Да, добрые дела сами не делаются. Особенно внеплановые, вроде ударной комсомольской стройки областного масштаба.

Сам я в этих комбинациях не участвую, нет. Не та специализация. Старшекурсник из строительного, сам потомственный строитель, взял на себя эту миссию: достать. А я помогаю подписками, книжками и одним (в скобках прописью опять: одним) джинсовым костюмом. Для сына очень большого начальника, с которым как бы задружился потомственный строитель.

И чай закончился, и разговор иссяк.

Десять вечера, для провинции поздно. Провинция рано ложится и рано встаёт, такая у неё судьба.

И противится ей мы не стали.

Я лежал и думал: они по недомыслию так поступают, или специально? Люди радио, телевидения, прессы?

Когда невозвращенцем становится моряк, никто шума на всю страну не поднимает. Убежал, и убежал. Конечно, по месту работы беглеца проведут генеральную уборку. С песком, наждаком и патефонными иголками, но за пределами ведомства не шелохнёт, не прогремит. Покой.

Или взять учёного. Стал невозвращенцем Жорес Медведев, и что? Кто его, Жореса, знает, за исключением узкого круга слушателей вражеских голосов, да и те как услышали, так и забыли: у нас этих Медведевых много, плюнуть некуда, вот и шлют куда попало. Одним больше, одним меньше, что за беда?

А вот если убежал спортсмен, артист или писатель, сразу шум до небес.

Ах, облыжный пируэт! Ах, присвоили деньги за выступление!

Нет, понятно, таким способом у читателя вызывается антипатия к беглецам: советский человек богатых не любит. То, что Белоусова и Протопопов получили разом сумму, за которую советский человек работает лет пять, а то и больше, вызывает злость. Сколько они могут одежды купить! Или всего прочего! Те, кому довелось побывать по турпутевке в капстране с двадцатью пятью долларами в кармане на сувениры, просто исходят завистью, переходящей в ненависть. Но потом, потом…

Вот честно: кто сейчас помнит олимпийских чемпионов шестьдесят восьмого? Нет, помнят, помнят, но смутно. Последние годы о них ни слуху, ни духу. Остались они в Америке ли, Швейцарии, да где угодно, не остались — никому дела нет. А тут в газетах пропечатали, и всё в памяти и ожило: гордость советского спорта, истинные патриоты, демонстрирующие миру преимущество социализма! И вдруг — сбежали! А десять тысяч — это, получается, они там столько заработали за выступление? В газетном материале не написано, одно это было выступление, десять, или они целый месяц катались на ледовой площадке по три проката в день, да ведь и неважно. Пусть даже месяц — значит, там, в Америке, за месяц можно заработать на машину? Э, сказали мы с Петром Ивановичем, видно, житьё у спортсменов за границей хорошее, раз туда бегут! Десять тысяч! И у артистов хорошее! И у писателей! Наверное,