Французская политическая элита периода Революции XVIII века о России - Андрей Митрофанов

Стоит также отметить, что междисциплинарный характер имаго- логических исследований предопределил повышенное внимание к интересующей нас теме со стороны филологов, философов, культурологов и политологов[75]. Для работ культурологов и политологов свойственна широта охвата, построение выводов этих исследователей связано с их собственными концептуальными взглядами на тему, но они не всегда имеют конкретно-исторический характер, а основой таких исследований служили чаще всего уже хорошо известные источники[76].

Американский исследователь М. Э. Малиа посвятил данной проблеме монографию «Запад и русская загадка. От медного всадника до мавзолея Ленина»[77], в которой анализирует то, как трансформировались представления о Российской империи и Советской России в Западном мире. В связи с нашим исследованием интерес представляют две первые главы, где Россия предстает для западных наблюдателей как образец сначала «просвещенного деспотизма», а затем «восточного деспотизма». В центре внимания Малиа в этих главах находится восприятие российского варианта просвещенного «деспотизма» на Западе, прежде всего во Франции, а также точки зрения рождавшегося гражданского общества на монархическую Россию после того, как мечты европейцев о просвещенном идеальном правителе в революционном 1789 г. достигли своего пика и вскоре исчезли. Малиа осторожен с использованием терминов; так, в одном из немногих случаев, когда он говорит о «либеральном общественном мнении», речь идет о реакции в Англии и Франции на второй и третий разделы Польши, но он не расшифровывает эту концепцию[78]. В другом случае он высказывает тезис о том, что просвещенная элита XVIII в. (аристократы, философы, политики и другие) не противопоставляла Россию Западу, а Запад России, несмотря на все свои разногласия, элита полагала, что Россия - это продолжение Европы на Восток; культурных категорий, позволявших бы такое противопоставление, еще не существовало[79]. Но политическая риторика и реальная политика не совпадали. Победы революционных армий Франции в 1794-1795 гг. настолько расстроили «концерт европейских держав», что выгодоприобретательницей в итоге становится именно Россия, получившая, по мнению Малиа, полную свободу действий в «своей части мира»[80]. Монография Малиа имеет ценность, как опыт широкого обобщения по данной теме, хотя многие утверждения автора нуждаются в уточнении или изначально имеют дискуссионный характер. Например, тезис о том, что в 1768 г. европейские наблюдатели смотрели на Россию как на мощное государство, но не уделяли большого внимания ее социальной системе[81]. (Вышеперечисленные труды российских, французских, английских истори ков показывают, что вопрос о цивилизационном пути России и ее общественной структуре был основным для большинства мыслителей XVIII в., а тезисы о «русской опасности» использовались прежде всего в прессе, особенно в периоды военных конфликтов.) Выводы Малиа о том, что новый образ России в Европе формировался не до, а после 1815 г., вполне укладывается в устоявшуюся в англо-американской историографии концепцию. По его мнению, «золотая легенда» о России (точнее, легенда об успехе Просвещения в России) именно в это время была деактуализирована, а ей на смену пришла «черная легенда» о русском деспотизме[82]. Отметим, что Мартин Малиа в своей монографии не останавливается специально на сочинениях о Российской империи, опубликованных в период Французской революции и наполеоновских войн.

Аргентинский исследователь Е. Адамовский - автор обобщающего труда «Евроориентализм. Либеральная идеология и образ России во Франции (1740-1880 гг.)»[83] предпринимает попытку обобщения очень широкого спектра мнений. Его труд - конкретизация и развитие выводов Малиа, но уже только на французском материале. Самого же Е. Адамовского интересует эволюция образа России в либеральном дискурсе протяженного периода - с 1740 до 1880-х гг. Адамовский рассматривает сначала философские дебаты о России в период «от Монтескье до Мабли», роль Дидро в зарождении «либерально-буржуазного» образа России и, наконец, эволюцию «либерально-буржуазного» образа России в текстах Леклерка, Левека, Шерера, Сегюра. Разбираются социалистический и консервативный взгляды на Россию, эволюция ее образа в среде ученых, развитие «дискурсивной формации о евроориентализме», параллели между восприятием образов России и США. При этом автор в определении хронологии своей работы ссылается на броделевский термин «большой длительности». Можно в этом усмотреть и определенное влияние авторов «критической школы» французской историографии. Адамовский предлагает относительно краткий и ретроспективный очерк взглядов известных мыслителей на современную им Российскую империю, сознательно абстрагируясь от рассмотрения того, как на эти самые взгляды влияли военные конфликты, дипломатия, динамика торговых отношений и культурных связей. Введение Адамовским своей особой терминологии делает эту работу оригинальной, но требует уточнений. Ведущие исследователи творчества Дидро и других просветителей, их связей с Россией аналогичными конструкциями не пользуются[84]. Определить тех или иных просветителей в качестве основателей некоего «либеральнобуржуазного» типа дискурса можно с большой натяжкой[85]. Скептические оценки российской политики, представителей правящей династии, «петровского мифа», критика внешней политики Екатерины II звучали и со стороны условных «либералов», и со стороны условных «консерваторов», если, конечно, нарушая научный принцип, перенести эту политическую классификацию, устоявшуюся только после Революции, в середину XVIII в.[86] Синтез Адамовского в виде «либерально-буржуазного» образа и вовсе выглядит оксюмороном. Термин «буржуазия» в разные периоды имел разное значение, во второй половине и конце XVIII в. вообще нельзя говорить о единстве этой социальной группы[87]. Социальная стратификация раннего Нового времени не связана с формированием политической идеологии века XIX в. Иначе говоря, связка понятий «буржуазия» и «либерализм» выглядит как плод воображения, умозрительная социологизация. Искусственный конструкт предопределяет и искусственность выводов автора. Источники периода Французской революции и Наполеоновских войн Адамовский специально не анализирует.