Навозный жук летает в сумерках… - Мария Грипе

— А почему бы и нет? В самом деле… Но…

— Никаких «но»! — решительно сказал Давид. — Должно быть именно так! И никак иначе!

Отец засмеялся.

— Надо же, какой строгий! — Он огляделся в поисках нотной бумаги. — Лучше я сразу запишу, чтобы не забыть…

— Если забудешь, я тебе напомню, — сказал Давид.

— Может, тебе тоже начать сочинять музыку? — с довольным видом спросил отец, но Давид покачал головой.

— Ни за что! — ответил он так, будто отец предложил ему что-то невозможное.

— А как же ты придумал эту мелодию?

— Это не я придумал…

Папа внимательно посмотрел на него — он не совсем понял, что Давид имел в виду.

— Конечно, эта музыка была почти готова, — сказал он, — и я много раз играл ее, но припев… как тебе это удалось?

— Я не знаю… Он просто звучал у меня в голове, вот и все.

Давид стоял с рассеянным видом. Так было всегда, когда он не хотел продолжать разговор.

Отец нашел нотную бумагу и начал записывать. Давид все не уходил. Отец с нежностью и благодарностью посмотрел на него, и Давид ответил таким же, полным любви, взглядом. Ему очень хотелось рассказать, откуда взялась эта мелодия, но все было слишком непонятно и странно. Настолько странно, что он и сам боялся об этом думать. Ведь песню напевал женский голос в его сне. Возможно, Давид и не вспомнил бы эту мелодию. Но когда услышал, сразу узнал ее. Это же просто невероятно! Ни с того ни с сего папа заиграл мелодию из его сна! А что, если, папе приснился тот же самый сон? И он тоже не решается о нем рассказать?

Отец писал, склонившись над нотами. Нет, этого не может быть. Так не бывает. Давид отмел эту мысль и вернулся к себе в комнату.

Но тут зазвонил телефон, и отец рассвирепел.

— Кто включил телефон? Эти звонки меня с ума сведут! Давид, возьми трубку! Скажи, что меня нет дома! Говори, что хочешь! Мне надо работать!

Но звонили Давиду, на этот раз Анника. Разговаривать было невозможно — Давид слышал, как папа вздыхает и охает у себя в комнате. А Анника, как назло, хотела поговорить. Она боялась, что Давид обиделся на нее за то, что она не отнеслась всерьез к шепоту на пленке.

— Да нет, я ни капельки не обиделся.

— Точно?

— Да, да…

Папа засопел еще громче, и Давид даже вспотел от напряжения.

Анника рассказала, что они с Юнасом только что были в Селандерском поместье. Фру Йорансон уехала. Они ходили поливать цветы и заметили что-то неладное.

— Что? — Давид старался говорить как можно короче.

— Цветок, — ответила Анника. — Ну, тот, который тебе приснился. С ним что-то не так. Он завял. Боюсь, он может погибнуть.

Давид тут же забыл об отце.

— Этого нельзя допустить! — взволнованно воскликнул он.

— Сейчас же повесь трубку! — застонал отец за его спиной.

— Слушай, Анника, я зайду к вам за ключом. Я должен немедленно сходить туда. Вам с Юнасом необязательно идти со мной.

Но Анника сказала, что непременно пойдет с ним. И Юнас наверняка тоже захочет.

— Великий репортер Юнас Берглунд, — засмеялась она. — А что ты думал? Неужели он упустит случай записать репортаж?

— Добрый день! Говорит Юнас Берглунд! Мы находимся в святая святых Селандерского поместья, а именно в гостиной. Это очень красивая комната. На потолке висит старинная хрустальная люстра. Еще тут есть диван, кресла, бюро с мраморной столешницей — очень изысканная старинная вещь. Ах да, надо, наверное, сказать, что мои коллеги, Давид и Анника, в данную минуту изучают какое-то растение на окне. Не знаю, что это за вид, но цветок кажется немного запущенным, и мои коллеги как раз обсуждают… минуточку!

Юнас прервался и подошел к Давиду и Аннике. Давид проверял землю в горшке.

— Вы его поливали? — спросил он.

Выяснилось, что нет. Но земля была влажная — видно, цветок больше не мог впитывать влагу. И действительно выглядел неважно. Большие сердцевидные листья бессильно поникли.

К окну подошел Юнас.

— Ну, как обстоят дела? — спросил он в микрофон. — Больной поправится?

Юнас поднес микрофон Давиду.

— Отстань, Юнас! — прошипела Анника. — Мы пока не знаем, что с ним делать.

— Да, непонятно, — озабоченно проговорил Давид.

— Может, на нем завелась тля? — продолжал

Юнас свое интервью.

— Нет, не похоже. Тут что-то другое, — сказал Давид.

— Да, дорогие слушатели, — Юнас вернулся к своему репортажу, — как вы слышали, будущее цветка туманно. Правда, говорят, что цветы здесь, в Селандерском поместье, очень старые, а цветы, как известно, не могут жить вечно. Я бы посоветовал, пока не поздно, взять у этого цветка отросток. Но вернемся к описанию комнаты: рядом с бюро стоит большой книжный шкаф, забитый старыми книгами с выгоревшими кожаными корешками, а справа мы видим лестницу, ведущую на второй этаж. Это старинная лестница с красивыми резными перилами и большой колонной внизу…

Тут Юнас наклонился и понюхал колонну.

— Мне почудился запах краски — я проверил и убедился, что столб, то есть колонна, покрашена в зеленый цвет, краска еще не совсем высохла, следовательно, красили совсем недавно…

Вдруг послышалось какое-то дребезжание, и Юнас замолчал. Неожиданно зазвенело в нескольких местах одновременно. Задрожали окна, дверцы на изразцовой печке, подвески на люстре, а на мраморной столешнице бюро затряслись в своих блюдцах две декоративные чашки. Комната как будто содрогнулась — казалось, каждый предмет издает какой-то звук.

— Что случилось? — испуганно спросила Анника. Юнас был вне себя от счастья. Он носился по комнате и записывал весь этот дребезг, грохот, звон и стук. А потом возбужденно комментировал:

— Прием, прием… звуки, которые вы только что слышали, пока что представляются необъяснимыми. Что это — начало землетрясения или что-то еще? Пока мы этого не знаем, но весь дом дрожит, а земля под ногами качается. Тем не менее, я продолжаю свой репортаж и буду держаться до последнего…

Где-то вдалеке послышался гудок поезда.

— Поезд! Это всего лишь поезд! — облегченно засмеялся Давид.

А Юнас докладывал:

— Итак, феномен, как оказалось, имеет простое объяснение. Колебания вызваны скорым поездом, следующим в южном направлении. Железная дорога проходит совсем рядом, а дом, судя по всему, стоит на очень мягкой почве…

Последние слова Юнасу пришлось прокричать, так как поезд прогрохотал мимо, заглушая все остальные звуки.

Когда поезд прошел, снова послышались звон и дребезг, но постепенно, один за другим, предметы в комнате замолкли, и стало совсем тихо.