Троянский конь - Иван Сербин

С Ольгой Аркадьевной, новой учительницей Настены, они еще не беседовали. Настена отзывалась о «новенькой» хорошо, но… Когда дело касается драк, любая фея мгновенно превращается в мегеру. Оно и понятно, случись что с детьми — первым сядет именно учитель.

— А ты объяснила Ольге Аркадьевне, что я занята целыми днями?

— Ольга Аркадьевна сказала, когда тебе будет удобно…

Настена смотрела на мать чистыми и честными глазами наивного щенка, написавшего на антикварный ковер.

— Хорошо, — кивнула она. — Когда будет удобно… зайду…

Ольге Аркадьевне придется ждать ее прихода до выпускных экзаменов.

Настена кивнула серьезно, сказала:

— Я пошла. И так задержалась.

— Иди, конечно. А в следующий раз выясняй отношения где-нибудь подальше от школы.

— Я предлагала ему выйти, но он отказался, — деловито пояснила Настена.

— Ладно, ладно. Иди.

Настена отперла замок, вышла на площадку. А Екатерина Михайловна Светлая, старший оперуполномоченный городского УВД, стала собираться на работу.

Она никогда не считала себя рохлей, да и род службы приучил к расторопности. И, хотя спешка, согласно народной молве, требуется всего в двух вполне конкретных случаях, Катя предпочитала прийти раньше, нежели опоздать.

Кофе успел остыть. Ну и пусть. Так даже лучше. Можно делать большие глотки. Минимум макияжа. Самый минимум. Принимая во внимание глазастость своих ребят, а также зубоскальство Лемехова, нетрудно предположить, чем могло закончиться прихорашивание. Джинсы в обтяжечку — фигурка-то у нее вполне еще. Есть чем гордиться. Грудь, слава богу, подтянутая, а ведь Настену почти полтора года кормила. На боках — ни складочки. Живот плоский, как поднос. Ножки длинные, точеные. Ах, какие ноги! Загляденье! Всем местным модницам на зависть. Задница… Катя повернулась боком к зеркалу. Попробовала бы она быть отвислой при такой-то жизни. Целый день на ногах, все бегом, бегом… Напрячь ягодицу — камень. Что такое целлюлит — знать не знала и, даст бог, так и не узнает никогда. Ключицы проступают чуть сильнее, чем хотелось бы, но это на любителя. Некоторым как раз такие и нравятся. Хлопчатобумажная маечка-футболочка. Курточка замшевая. Хорошая курточка, удобная. Главное, кобуру под ней не видно. Обуваясь, обнаружила вдруг, что задралась кожа на каблуке. Придется туфли менять. Где набраться денег на все? Пришлось вместо туфель надевать кроссовки. По жаре не очень-то приятно, но лучше уж так, чем с ободранными каблуками.

Через четверть часа Катя вышла из подъезда. Мимоходом поздоровавшись с сидящими на лавочке старушками, направилась к своей машине — старенькой «трешке». Взгляды бабулек-чекисток жгли спину. Городок небольшой, все «посты» друг друга знают. Всем известно все и про всех. Она, Катя, пять лет назад посадила мужа младшей сестры вон той, маленькой, как детская кукла, и сухонькой, как мел, старушки. На семь лет. Хоть кто-нибудь вспомнил, что этот… прости господи, избивал свою благоверную смертным боем по два раза на дню, семь дней в неделю, без выходных и праздников? Да ничего подобного. Зато все помнят, что посадила. Или та мамаша с Октябрьского проспекта, которая бежала за милицейской машиной, увозящей ее сильно путного сына и кричала: «Благодетели, спасибо!!! Спасибо!!!» А сынок этот, великовозрастный дебил, два метра ростом и полтора в плечах, убил пожилого мужчину на улице. За что? А одернуть посмел, когда жлоб этот, хозяин жизни, матом орал на весь проспект. Кто-нибудь это помнил? Нет. Зато помнят, что она посадила двадцатилетнего пацана на «восьмерик». А по ней — мало! Надо было бы больше. Сиди Катя в судьях, меньше чем «пятнашкой» не отделался бы. Список бесконечен. За без малого десять лет работы многие стали на нее косо смотреть. Кто по делу, а кто и просто потому, что ментов не любил.

Ладно, ну их, пускай смотрят. Катя забралась за руль, запустила двигатель, нажала на газ. «Трешка» почихала лениво, но все-таки соблаговолила тронуться. И ладненько.

Катя выехала на широкий, как река Волга, Октябрьский проспект. Улица была, что называется, «центровой» и резала город на две неровные половинки, как пирог. Октябрьский проспект — бывший проспект Октябрьской Революции — являлся местом тусовки большинства претендентов на лавры крутых. Таких в городе было более чем достаточно, а вот места хватало далеко не всем. Так что, учитывая политическую обстановку, ни Кате, ни другим ребятам из ее отдела не грозило остаться без работы в течение еще достаточно долгого времени.

На Октябрьском проспекте разместились пара ресторанов и вполне приличные кафе, и несколько баров, и кинотеатр, превратившийся в мебельный салон — для кого только? — и магазины, и пропасть коммерческих ларьков, и мэрия, и… милиция. Да, здание УВД, стоящее по соседству с городской управой, выходило окнами именно на Октябрьский проспект. Частенько Катя и ее коллеги могли наблюдать из окна своего кабинета, как местные бандиты шумно и весело прожигают жизнь в открытом кафе «У Димыча», что прямо напротив.

Катя припарковала «трешку» на стоянке управления, вышла из машины. Дверцы тут не запирали. Машины ментов, как и большинство бандитских, знали «в лицо» и не грабили. Разве что залетные косяка спорют, но таких находили быстро и вежливо объясняли, что здесь так не принято. После чего человек с чистой совестью отправлялся на больничку.

На пороге управы мэр — в любую погоду облаченный в серый помятый костюм-тройку и кепку «под Лужкова» круглый коротышка с красноватым лицом колхозника — лузгал «семачки» и беззаботно из-под ладони глазел на голубей, кружащих в пыльном сентябрьском небе. Мэр улыбался и качал головой, когда особенно резвый турман падал вниз, выписывая пируэты. Губы коротыша двигались, шепча: «От шо выделаваит, стервец, шо вытворяит-то, идрить иво мать…»

«У Димыча» веселились шумно и развязно. Катя оглянулась. Так и есть, местные. Заняли два столика, выпивают, как водится, в компании девиц не слишком тяжелого поведения. Жди нынче новостей от дежурного. К вечеру начнется. Бандиты тоже заметили ее, снизили тон, обменялись репликами, заржали громко, в голос. Но хамить не стали. Знали: схамишь и — «любимый город может спать спокойно» на протяжении ближайших пятнадцати суток.

Катя зашагала к управлению. Мэр заметил ее, когда до дверей оставалось три метра.

— Икатирина Михална! — завопил коротышка на всю площадь. — Погодьте-ка!

Катя поморщилась — особенно ее выводило из себя это «погодьте-ка». Как в колхозе, честное слово. Однако остановилась, обернулась. С мэром, хоть он и был фигурой номинальной, ссориться не следовало. Временами на мэра «находило», и тогда, под деловой приход и хорошее настроение, можно было выцыганить у управы и лишний — совсем не лишний — бензин, и дополнительные деньги на нужды УВД. На встречах с областным начальством мэр стоял за своих горой.

— Икатирина Михална…

— Здравствуйте, Пал Ильич, — кивнула Катя.

— Здравствуйте, Икатирина Михална. — Румяный колобок подкатился к ней, утирая вспотевшее лицо, снял кепку и… не удержался, взглянул в небо последний раз. — Ить шо вытворяит… — И снова напустил на себя озабоченно-деловой вид. — Да. Икатирина Михална, со мной тут товарищи из ГАИ связывались. О-о-от. Они вчера на въезде машину этого… как иго… Козельцева. Слышали, наверное?