На веки вечные. Книга 1. Свидание с привкусом разлуки - Александр Звягинцев

Но среди американцев были и люди думавшие иначе. Министр обороны Стимсон говорил своим доверенным людям: «Англичане выступают решительно против проведения суда и хотят убивать бесцеремонно и незамедлительно – беспрецедентная позиция!» В Америке к этому времени был уже новый президент – умершего Рузвельта сменил Трумен – посчитавший, что суд все-таки необходим. Он был довольно простым американским человеком и потому выражался прямо: их надо судить законным судом, а потом повесить…

– Видишь ли, Денис, если всю гитлеровскую верхушку просто перебить, передавить, как скорпионов, то пройдет немного времени, и начнут говорить, что это была просто месть победителей… Будут утверждать, что преступления преувеличены, факты подтасованы, документы подделаны.

– После всего, что было! – недоверчиво воскликнул Ребров.

– После всего, что было, – спокойно подтвердил Филин. – Желающие найдутся. Их уже и сейчас достаточно.

А пройдет время… Все поставят с ног на голову. Станут говорить, что это мы напали…

– Мы? На фашистов? Бред какой-то!

– Не бред, а политические игры. Поэтому и нужен процесс. Законный, юридически безупречный. И именно международный. Процесс, который вынесет приговор, не подлежащий отмене и пересмотру. Окончательный. Приговор на веки вечные. Чтобы нашим детям не пришлось все доказывать снова… Чтобы их не вынуждали объяснять, что это на нас напали, и не требовали от них извинений.

– Вы это серьезно? Или шутите?

Филин только прищурившись посмотрел на стены Кремля. Потом сказал:

– Это тебе сегодня кажется невозможным. А завтра появятся провокаторы, просто откровенные враги, обнаружатся всякие «правдоискатели», которые начнут обвинять нас в агрессии, а то и в разных злодеяниях.

– Да мы кровью захлебывались!..

– Филин искоса взглянул на Дениса, который выглядел взбешенным. Помедлив, поинтересовался:

– Кстати, там, у Чеховой, ты на самом деле сорвался? Или решил просто надавить на нее? Сыграть в злого и доброго следователя?

– Сорвался, – признался Денис. И уже совсем по-детски обиженно пробурчал: – Уж больно она… Чего мы с ней носимся?

– Это плохо. Плохо, что сорвался. Очень плохо. Надеюсь, впредь ты будешь держать себя в руках. У нас очень тяжелая работа впереди. Неприятная. И надо будет постоянно себя контролировать не то что каждый поступок. А каждое слово. Ты меня понял?

Ребров виновато кивнул.

– А что касается Чеховой…

Филин вдруг улыбнулся.

– Она – актриса. До кончиков ногтей. В каждом своем жесте, в каждом поступке. А актеры – совсем иные существа. Не то что мы с тобой. Они устроены по-другому, понимаешь?

– Не знаю.

– А раз не знаешь, поверь мне на слово…

Ребров быстро взглянул на Филина, и ничего не сказал. Он просто вспомнил, что актрисой была жена Филина. Она не смогла пережить смерть сына в первом же бою под Москвой и умерла, зачахла после тяжелой болезни. Для Филина это был страшный удар, с которым он стоически справился, но о котором никогда не говорил.

– Кстати, ты помнишь, что она сказала о Геринге? – перебил его мысли Филин.

– Сказала, что он актер и будет играть на суде роль великого исторического деятеля, героя, но может играть и простачка…

– Нет, Денис, она сказала не совсем так. Она сказала, что он – дурной актер. А точнее – позер. Что он будет умирать от страха, но все равно думать, о позе, которую он в это время принимает… Но при этом он еще сильный и хитрый зверь, который будет защищать свою жизнь до конца.

– Про зверя она не говорила.

– Ну, это я уже от себя. Для наглядности… Ты, я вижу, на меня обиделся за то, что я вызвал тебя из Ленинграда пораньше?

– Да нет, просто… Просто я там ничего не успел сделать. Про родителей так ничего и не узнал… И на тебе – отзывают. Любезничать с госпожой Чеховой…

– Не любезничать, а работать, – поправил его Филин.

– А теперь еще в Берлин с ней лететь. И надолго?

– Там видно будет.

Постскриптум

«На советскую разведку работала подруга Евы Браун, киноактриса Ольга Чехова… Дневала и ночевала в доме Гитлера.

Меня нисколько не удивляет, что органы государственной безопасности бывшего Союза, а ныне России, не смогли подтвердить причастность Ольги Чеховой к деятельности советской разведки. Наверняка таких документов нет. Объяснение простое: мой отец ни тогда, в сорок пятом, ни позднее решил ее не раскрывать. Случай довольно типичный.

По картотекам органов государственной безопасности не проходили – знаю это совершенно точно – сотни фамилий. Отец считал, что „настоящего нелегала через аппарат пропускать нельзя“. Эта была общепринятая система советской стратегической разведки, которую в течение 15 лет возглавлял отец…»

Из воспоминаний сына Берии Серго Гегечкори

Генерал Филин работал в своем московском кабинете, где он практически не бывал последнее время, особенно после вступления советских войск на территорию Германии. Он предпочитал трудиться поближе к фронту – удобнее и эффективнее. Изредка приезжая в Москву, он практически жил в этом кабинете, отсыпаясь на диванчике в небольшой комнате отдыха. Домой, где все напоминало о жене и сыне, он заглядывал только по крайней необходимости. Его старый друг и начальник генерал Гресь принимал во внимание и это обстоятельство, поручив Филину заниматься предстоящим процессом над фашистскими главарями. Процесс обещал быть долгим, а значит, Филину придется много времени проводить в Германии…

Из донесений агентов и официальной информации следовало, что президент Трумэн сделал свой выбор и главным обвинителем от США на процессе будет судья Роберт Джексон, который уже лично подбирает многочисленный штат юристов, секретарей и разведчиков. Все они будут на него работать.

Джексону было пятьдесят три года. Он начинал как периферийный юрист в штате Пенсильвания, сделал себе имя на защите профсоюзных работников, был искренним сторонником «нового курса» президента Рузвельта. Еще более головокружительную карьеру он продолжил в Вашингтоне, став министром юстиции. Газеты даже писали о нем как о будущем президенте. Он был прямым и честным человеком, отстаивавшим свою линию даже тогда, когда она не совпадала с официальной. Многие называли его идеалистом, но идеалистом именно американского толка – он верил, что американская демократия выше всего и весь остальной мир должен равняться на нее и принять превосходство Америки как данность. Как многие американские провинциалы, он был человеком с довольно ограниченным кругозором, практически не выезжал за пределы Америки. Он даже потерял за ненадобностью несколько лет назад свой паспорт, который был необходим для выезда за границу, и после назначения главным обвинителем ему пришлось срочно делать новый.