Ида Верде, которой нет - Марина Друбецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они выгрузились у входа, а пока выгружались, к гостинице подошли двое: высокий седобородый человек в полотняном костюме и девушка.
Пепельные волосы. Почти прозрачное лицо.
Лозинский, вытаскивающий из машины коробки с пленками, оглянулся и… застыл. Она! Конечно, она!
Но кто — она? Что значит — она? Глаза, как капли, прошитые солнечным лучом, и совершенно неопределенное выражение бледного (тоже чудо — при таком-то солнце!) лица. Кажется, что его мимика-физиогномика играют поперек ее настроения. Брови чуть сдвинуты, но лоб безмятежен. Прихотливые губы змеятся в улыбке. А взгляд — ускользающий, недобрый. Хрупкое, точеное, убийственно мягкое лицо и в то же время — жесткое, непреклонное.
Вот что нужно ему для детектива! Героиня, в которой зритель с самого начала будет подозревать убийцу, но которая может оказаться кем угодно.
Подходя к гостинице, Зиночка бросила быстрый взгляд на молодого человека, стоящего возле авто с огромными железными банками в руках и глядевшего на нее открыв рот.
Высок. Строен. Кажется, недурен собой. Лицо в пыли, трудно разглядеть, но черты вроде бы тонкие, немного женственные.
Зиночка усмехнулась. Вот и развлечение! Месяц на раскопках с отцом — о чем еще она могла мечтать прежде? А теперь… Теперь все казалось иным. Соскучилась. Да и раздражало многое. Год назад она на раскопки не ездила — поступала в университет. А раньше девчонкой была, ребенком. Выходит, выросла.
Она по-прежнему делала тщательное описание находок, фотографировала, проявляла пленки, составляла графики работ. По-прежнему у нее были свои, фирменные, приемы — использовала крем для лица, чтобы вычищать грязь, забившуюся в мелкие трещинки черепков, а тонкую сандаловую палочку — чтобы осторожно извлекать черепки из песка. По-прежнему замирало сердце, когда из земли возникали причудливые изгибы золотого браслета, а на полуистлевшей полоске кожи проступали красные и черные линии — контуры сказочной птицы.
Но… Тяжело было спать в палатке, мыться в тазике на заднем дворе мазанки, служившей конторой и складом, есть неизменный рис, который варила таджичка-повариха.
Раздражали рабочие. Зиночка замечала, что они слегка обманывают отца. То уедут в кишлак обедать и не возвращаются до вечера. То приходят — нет инструмента. А глаза блудливые. Может, потеряли, а может, сами же и продали. То начнут требовать денег, дескать, им недоплатили жалованья.
Отец, считала Зиночка, был с наглецами излишне мягок. Вдруг объявил выходной, устроил соревнования — скачки с джигитовкой. Победитель получил живого барана, купленного, между прочим, отнюдь не на деньги Археологического общества, а из личных сбережений Владимира Ивановича Ведерникова. После скачек был устроен пир. На следующий день никто, разумеется, на работу не вышел.
Зиночка пыталась говорить об этом с отцом, но безуспешно — тот лишь отмахивался. Чего волноваться? Раскопки идут прекрасно. Найдено множество предметов утвари, украшений, оружия. Пора отправлять первые контейнеры с находками.
Собственно, в этом маленьком городке с труднопроизносимым названием Владимир Иванович с дочерью и двумя помощниками оказался именно по этой причине. Раньше раз в неделю приезжали пополнять запасы провизии. Теперь ждали почтовые машины, чтобы везти драгоценный груз в Душанбе, а оттуда — в Москву.
В холле гостиницы — если можно назвать холлом комнатушку с выбеленными стенами и дорожками с восточным рисунком на полу — Зиночка увидела отца, стоявшего в центре группы людей с пропыленными лицами, в пробковых шлемах и автомобильных очках. Видимо, это те, что приехали на авто, теснившихся перед входом на узкой полугородской-полудеревенской улочке. Успел уже подружиться.
Отец в отличие от матери был скор на знакомства, легкое путевое приятельство, необременительную фамильярность. Его интересовали не только черепки. Его интересовали люди, и в этом смысле он пользовался у них взаимностью.
Порхнуло слово «автопробег». Был упомянут князь Канишев. Отец с уважением кивнул. Он знал князя как дельного человека.
Мельком взглянув в зеркало, висевшее против входа, Зиночка заметила, что молодой человек с железными коробками вошел в гостиницу следом за ней и, свалив коробки в угол, присоединился к шумному кружку. Он стоял рядом с отцом, но смотрел на нее, вернее на ее затылок.
Она усмехнулась и подошла ближе.
Отец рассказывал о раскопках.
— …и совершенно целые кувшины с потрясающим орнаментом, — говорил отец.
— А давайте их снимем, — сказал молодой человек, по-прежнему не спуская с Зиночки глаз.
— То есть? — удивился отец.
— Снимем на пленку. Позвольте представиться, — молодой человек протянул отцу руку. — Алексей Лозинский. Кинорежиссер. По просьбе князя Канишева снимаю на пленку автопробег в просветительских и пропагандистских целях. Можно сделать киноматериал о ваших находках, смонтировать и показывать в синема как видовой фильм. Название: «Археология — национальное достояние». Как вам это понравится?
Он обращался к отцу, но говорил, очевидно, для нее.
«Ловко!» — подумала Зиночка.
Через минуту все толпились на заднем дворе, где под брезентовым навесом стояли деревянные ящики с упакованными находками. Кто-то притащил молоток. Один ящик вскрыли. Хозяин гостиницы бросил на глинобитный пол ковер. На ковер установили кувшины, плошки, миски, глиняные фигурки зверей и людей.
Появился тихий человек в очках. Поставил трехногую камеру. Начал крутить ручку.
Лозинский отдавал приказания.
Зиночка стояла в стороне. Через минуту на ее лице появилось выражение недоумения, через две — брезгливости. Губы скривились, брови поползли вверх — что Лозинский и увидел, когда обернулся, чтобы посмотреть, производят ли на нее должное впечатление его съемочные пассы.
Зиночка поймала его взгляд.
— Я думала, видовая подразумевает съемки на раскопках, а не рекламные фото, пусть и стрекочущей камерой. В чем тут смысл, господин Лози… Лозинский, не так ли? Я видела несколько фото, которые делала Ленни Оффеншталь. Помните плакат, на котором сталкиваются в воздухе футбольный мяч и ястреб? Не знаю, как это придумывается и снимается… Но тот пикник на ковре, который вы фильмируете, имеет к этому весьма отдаленное отношение.
Лозинский слегка опешил.
Оператор сжал губы, чтобы не расхохотаться, но камеру выключил.
Профессор Ведерников схватился за голову и ушел в дом: вот дочь моя, пожалуйста, господа, рекомендую, — говорила его спина.
Зиночка пожала плечами.
— А вы правы, — нашелся Лозинский. Если девчонка затеяла игру, то почему бы и нет: путешествия сближают. — Давайте прямо сейчас поедем на раскопки. Будете нашим проводником?
Через полчаса машина, в которой сидели четверо — Ведерниковы, Гесс, Лозинский, — пылила по пустыне.