Пираты Тагоры - Максим Хорсун

«Ну нет, – сказал себе Васку Саад, – это ты врешь… Если вытащить старика на берег и вкатить лошадиную дозу радиофага, к утру в организме контр-адмирала не останется и следов лучевого поражения…»

Саад уже миновал центральный пост, переступая через трупы вахтенных, убитых взрывом первой торпеды, через обломки щита управления, пригибаясь под искореженными трубами воздуховода, когда снаружи раздался дробный грохот и что-то звонко застучало по палубному настилу.

«Зенитка! – удивился агент Отдела «М». – Кто-то еще жив и продолжает драться… Это он напрасно, островитяне могут обидеться…»

Одной рукой вцепившись в воротник контр-адмиральского кителя, другой – перебирая перекладины вертикального трапа, ведущего в надстройку, Саад втащил безвольное тело Вуула в ходовую рубку. Прислонил к зафиксированному штурвалу, выглянул наружу.

«Тигровая Скорпена» торчала над взбаламученной поверхностью моря под косым углом. До берега оставалось не более полукабельтова, но это были скалы, кариесными клыками торчащие прямо из беснующейся воды. Ледяной ветер срывал клочья грязно-серой пены с верхушек волн. Небо взрывалось зарядами снежной крупки.

Позади раздавалось: «дуду-дуду-ду-ду-ду», и полузатопленная лодка вздрагивала, словно терзаемая слепнями лошадь.

Саад посмотрел назад, на вздыбленный палубный настил, и увидел мичмана Маара, скорчившегося за броневым щитом зенитного пулемета. Заскорузлые от крови волосы торчали из-под неумело намотанного бинта. Бушлат был распорот и держался лишь на честном слове. Маар цеплялся за гашетку, и плечи его тряслись. Звонкий грохот перекрывал рев штормового моря и крики крысланов, пикирующих над гребнями.

Агент уставился поверх волн и с трудом различил призрачный силуэт белой субмарины, которая шла встречным курсом. Вернее всего – атаковала огрызающегося противника. Непонятно, на что рассчитывал мичман. Скорее всего – ни на что он не рассчитывал. Он просто дрался с врагом, пока у него оставались патроны.

Массаракш! А этого как вытаскивать?

Васку Саад оглянулся на контр-адмирала. Голова старика елозила подбородком по груди в такт боковым ударам волн. Жив ли еще, Одноглазый? Некогда проверять.

Агент перемахнул через ограждение рубки, на четвереньках приземлился на решетку настила, выпрямился, бросился к Маару. Схватил его за плечи, оторвал от гашетки, повернул к себе. Бледное до синевы лицо мичмана заливала кровь. Он слепо уставился на Саада. И вдруг принялся молча и страшно вырываться.

– Маар! Очнись! – заорал агент. – Надо уходить! Спасать командира! Ты меня слышишь, Маар?!

– Аппараты… – прохрипел мичман разбитыми губами. – Товсь… На циркуляции… веером… Огонь…

Саад ослабил хватку, и Маар вырвался. Вновь вцепился в рукояти гашетки. Зенитный пулемет загрохотал, пожирая патронную ленту и выплевывая гильзы. Агент, балансируя на вздрагивающей палубе, пробрался обратно к надстройке.

Все равно двоих спасти он не смог бы. И с одним-то непонятно, как выкарабкиваться на обрывистый берег…

Саад уже взялся за ограждение рубки, когда в истерзанный корпус «Тигровой Скорпены» вонзилась еще одна белая сигара.

«Понять означает упростить». Такую максиму Птицелов встретил в трактате пандейского мыслителя позапрошлого века Ази Шаала, прославившегося теорией множественности обитаемых флокенов. Ученые Отдела «М» считали Шаала чуть ли не основоположником науки о грязевиках и часто цитировали его трактаты в своих секретных докладах. Когда пришло время, ознакомился с шедеврами и Птицелов. Учение оставило его равнодушным. Птицелов предпочитал конкретику в текстах, а Шаал часто растекался мыслью да и отстаивал космогонию, признанную устаревшей не только в Отделе, но и в Академии наук, которая покуда сама не избавилась от ложной теории Ф-мира. Однако кое-какие интересные умозаключения в трактатах попадались, и Птицелов делал для себя выписки.

«Понять означает упростить». Птицелов был согласен с этой максимой. Мир многообразнее и сложнее любых теорий, но, к сожалению, наш разум слишком убог для того, чтобы вместить его целиком, и «упрощенчества» не избежать. И все бы ничего, с таким положением вещей вполне можно мириться, но только не в ситуации, когда от понимания зависят жизни людей.

Возьмем, к примеру, грязевиков. Они явились в Мир тайно. Они внедряются в спецслужбы, в армию и пытаются влиять на политику. Они поддерживают одни партии и вредят другим. Чем они руководствуются в своем выборе? На какие уловки готовы еще пойти? Что в их действиях тактика, а что стратегия? Где проходит черта, через которую грязевики не переступят ни при каких обстоятельствах? Существует ли в принципе такая черта? Вопросы, вопросы… И на них нужно получить четкий и однозначный ответ. Теории, гипотезы, допущения и модели здесь не проходят, ибо ошибки обойдутся очень дорого.

Напрашивающееся решение – похитить Мака Сима, нашего «официального» грязевика. И выбить из него правду. Что бы он ни рассказал, все пойдет в дело. Даже его молчание пойдет в дело. Но Птицелов прекрасно понимал, что такой план нереален. Захватить Мака Сима без массированной поддержки на всех уровнях не получится, будь ты хоть трижды ветеран или трижды начальник сектора «Оперативного реагирования» Отдела «М». Для начала хотя бы надо знать его маршруты, но даже этого при всех расширившихся возможностях Птицелов установить не смог – информация, тридцать три раза массаракш, была закрыта даже для Отдела. Возможно, ею располагал Оллу Фешт, но и он не спешил делиться сведениями с бывшим подчиненным. Да и вряд ли он одобрит такой план – слишком рискованно: провал выльется в массовые отставки, если не в массовые расстрелы.

Посему, готовясь к командировке на юг, Птицелов был вынужден пользоваться только теоретическими разработками, имеющими весьма относительную ценность. Он не был уверен, правильно ли отобрал секретные отчеты, не пропустил ли чего-нибудь важного – архивный каталог Отдела «М» был необъятен! Одни названия чего стоили: «Иномирные биотехнологические комплексы: симбиотическое взаимодействие, динамическое саморазвитие, экологическое вытеснение». «Транспортные системы М-вселенной: частные предположения». «Психологическая адаптация иномирян в условиях дефицита информации». «Революционная деятельность Мака Сима в Отечестве и причины войны с Хонти. Исторический очерк». И так далее, и тому подобное. Подопечные профессора Поррумоварруи расстарались. И как определить, что здесь заслуживает внимания, а что не стоит даже бумаги, на которой напечатано?

Пришлось обратиться к самому профессору – по-дружески, за советом. Тот выслушал, фыркнул, с презрительной гримасой отодвинул список заказанных Птицеловом секретных материалов, покопался в ящике стола и вытащил оттуда тоненькую пачку из десятка машинописных страниц, скрепленных скобкой. Птицелову бросилось в глаза, что на титуле нет привычного грифа, ограничивающего доступ к материалу, – все это было похоже на самодеятельность. Самодеятельностью и оказалось.

– Почитай, – сказал Поррумоварруи. – Может пригодиться.