Танцы на цепях  - Рэйв Саверен

Она была нескладной и восторженной, как Май. Наполненной иллюзиями и хрупкой, точно кувшин с пенящимся пивом. Глаза ее блестели радужным предвкушением чуда, но вскоре ему суждено было развеяться.

Ее народ был изгнан из северного стигая в земли бесконечных песков, на жаркий восток. Только лишь за то, что их верность Первородной оставалась незамутненной, не принимающей власть людей в божественном городе. Вместо того, чтобы искать способ пробудить великую богиню, люди позволили ее силе ускользать, как песчинки ускользают сквозь пальцы.

И ее почитатели жестоко поплатились за неповиновение.

Клаудия хорошо помнила родину своего детства.

Повсюду, куда ни глянь, до самого горизонта растекалось золотом песчаное море. Восточный стигай вообще славился своими бурями, песчаными тварями, которые чувствовали себя среди дюн, как рыбы в воде, да ядовитыми цветами, что росли вблизи малочисленных оазисов и забирали жизни многих неосторожных и уставших путников. Там правила Эн-Вей, и слабых жестокая богиня не жаловала.

Песок быстро выбил из Клаудии всю дурь, обтесал ее, точно опытный скульптор, сбив толстый слой восторженной шелухи.

Восток людям не принадлежал. Опасная и неблагодарная земля, способная сгноить любого, кто не проявит должного уважения к ее законам и тайнам. И ее народ проявил. Идти больше было некуда, люди приспособились и прижились, пустили первые слабые корешки, а через несколько лет посмели назвать пустыню новым домом.

Но когда боги исчезают, все идет не так, как нужно, и люди не в силах своими молитвами удержать пошатнувшийся баланс.

Война с иномирцами, болезни, разруха, сон Первородной.

И ломкота, что осталась за Великой стеной, но нашла способ пробраться в Рагур’ен.

Первородная показала Клаудии. О да, она ей показала!

Колоссальная каменная лента, что опоясывала все восемь стигаев. И была она выше Седых Предгорий и шире самых больших трактов.

И за ней жизни не было.

Мир сжался до размеров крепости. Она хоть и занимала большую часть континента, но все больше походила на тюрьму, чьи стены уже не могли сдерживать болезнь.

Странная и горькая ирония: пустыня, приютившая последних слуг Волчицы, стала первой жертвой проклятья. Медленно, но верно стекленели дюны у границ Рагур’ен. Люди бежали из зараженных мест, но как долго это могло продлится?

Клаудия рискнула всем. Она преступила законы. В случае неудачи ее ждала смерть и забвение, дороги назад не было. Само ее присутствие здесь могло поставить под удар весь народ. Старейшая никогда бы не простила неповиновения. Клаудия бы с радостью приняла смерть от ломкоты, но она не хотела ждать. Она хотела жить! И не желала такой участи никому. Отчаянно, самозабвенно хваталась за любую, даже самую призрачную возможность.

И Первородная показала ей путь. Подбросила семечко идеи на благодатную почву ее разума.

Что такое судьба одной девчонки, когда на кону жизни сотен тысяч?

Всего лишь одна девочка. А уж Первородная сполна вознаградит Клаудию за труды. И исполнит заветное желание. Спасет от смерти и вернет Следу былую славу! Люди взглянут на последователей по-новому. О, они буду вынуждены принять их назад! И засунуть свои проклятья поглубже.

Хорошо, что в свое время, когда эта иномирская сучка Артумиранс была в руках Следа, Клаудия додумалась сделать копию ее книги. Мерзостный сборник пророчеств, написанный кровью и ненавистью.

Годами, пока ее люди укреплялись на востоке, она расшифровывала записи, чтобы узнать о приходе дэр-ла – «утренней звезды» – способной стать вместилищем для духа Первородной.

Правда, всегда оставался неприятный вопрос. Что будет, если все пойдет не по плану? Клаудия прятала ответ глубоко во мраке подсознания, но никогда не забывала о нем.

Мы все рассыплемся трухой – вот, что будет.

Поиск подходящего кандидата оказался сложной задачей.

Точнее, кандидатки. Даже слово «подходящая» не отражало всю суть: кандидатка была единственная. И последняя в Рагур’ен, если верить записям свихнувшейся Артумиранс.

Никто не придет после нее.

Как же жаль, что иномирская мразь ускользнула из рук! Она так много оставила при себе, стольким не поделилась с книгой, а значит и со Следом.

Клаудия все еще лелеяла надежду, что их пути пересекутся, и эта встреча станет для предсказательницы роковой.

Осталось только «подготовить» Май. Надломить сознание и укрепить тело. Превратить в отлаженный механизм, искоренить любые сомнения. Благо Первородной – высшее благо – вот и вся истина, которая должна заполнить ее разум.

Май коснулась рукава ее куртки, заставив вздрогнуть от неожиданности. Девушка смотрела с опаской, недоверчиво. Клаудия слишком глубоко ушла в свои мысли, чтобы что-то замечать. Возможно, ее даже окликнули, но воспоминания утянули в зыбкое песчаное море.

Проклятье! Сохраняй бдительность!

Оставаться на открытом месте было опасно, так что Клаудия приказала Май размяться и забираться на волка. Город ждал их в двух долях пути по дороге: там можно остановиться на ночь, а утром двинуться дальше. Как раз будет время все обсудить.

Девчонка растянулась на траве и перевернулась на живот, положив голову на скрещенные руки. Что-то привлекло ее внимание в траве. Странное темное пятно, выделявшееся на общем сочном зеленом фоне. Май потянулась к находке.

Клаудия едва успела перехватить ее руку. Она даже не ожидала от себя такой прыти. Слава Первородной, что рефлексы, даже в таком возрасте, остались при ней.

Рассматривая пятно, Клаудия вцепилась в запястье воспитанницы с такой силой, что та вскрикнула от боли. Оттащив девчонку в сторону, она заставила ее подняться и толкнула к волку.

– Это же…

– Замолчи! Забирайся быстрее, нам пора двигаться.

– Но ведь…

– Садись немедленно и придержи язык! Мы поговорим в городе.

Вскочив на спину Цивки, Клаудия бросила взгляд на темный мазок в траве, будто кто-то неправильно смешал краски и ошибся с цветом. Несколько травинок отливали стеклянным блеском.

Клаудия знала, что стоит их коснуться, и в руке останется только стеклянная пыль, которая через три дня разъест кости того глупца, что осмелился любопытствовать.

Граци не обманул, несмотря на то, что Ш’янт привык ожидать от него всякого. Их вражда напоминала тлеющий костер, готовый вспыхнуть, если неосторожно потревожить угли.

Змей питал исключительную привязанность к Артумиранс. Скрывал это так неумело, что даже ребенок бы догадался, как именно Граци относится к провидице, и любовь эта вызывала в нем бурный протест против любой связи Ш’янта с его ненаглядной возлюбленной.