Дитя фортуны - Элис Хоффман

Кроме того, на любовном фронте тоже не все шло гладко: Стивен был женат. Но ведь люди, случается, разводятся, и поэтому наличие у Стивена жены означало для Лайлы лишь то, что им нельзя встречаться у него дома. Их свидания проходили в его гримерной или на квартире одной из его приятельниц-актрис, часто уезжавшей на гастроли. Иногда они совершали в ее квартире мелкие кражи в виде банки сардин, стаканчика со сливками, стеклянных сережек. Эти кражи связывали их крепче, и когда они лежали в хозяйкиной постели, Лайла почти явственно видела их совместное будущее. По воскресеньям, когда Стивен бывал свободен, они спали допоздна, их поцелуи тянулись до бесконечности, а в чашке утреннего чая с двумя ложечками сахара не было ни одного чайного листа.

Однако чаще всего им приходилось встречаться в гримерной Стивена. И Лайла, как ни старалась, все же не могла удержаться, чтобы не взглянуть на маленькую фотографию его жены. Нельзя сказать, чтобы он лгал Лайле или пудрил ей мозги. Когда пьеса с его участием была снята с репертуара, Стивен решил уехать на лето в штат Мэн — там был дом, принадлежавший семье жены. Стивен называл его коттеджем, но Лайла видела фотографию дома. Это был огромный белый особняк, стоящий на мысу полуострова, вдающегося в залив, который с октября по май обычно покрывался льдом. Этот дом преследовал Лайлу во сне: по его комнатам гулял холодный ветер, превращая каждый предмет в лед. Даже ручки кресел-качалок на веранде были покрыты инеем. Лайла стала относиться к дому как к своему врагу, чувствуя, что очень скоро он заставит ее расстаться со Стивеном навсегда.

Она делала все, что в ее силах, чтобы пьеса с участием Стивена шла как можно дольше. На собственную зарплату покупала билеты, которые потом раздавала дальним родственникам и соседям. Каждый вечер она звонила в кассу театра, и каждый вечер ей отвечали, что непроданных билетов остается все больше. Наконец Стивен сообщил, что пьесу снимают. В глубине души Лайла сознавала, что, будь у нее больше времени, она сумела бы убедить Стивена не бросать ее ради дома в Мэне. Но понимала она и другое: битву с этим пустым и холодным домом ей не выдержать, слишком уж ненадежно ее оружие — всепоглощающая страсть и молодость. Однако, поняв, что она все равно его потеряет, Лайла решила хотя бы не портить их последнее свидание. Разумеется, оно было испорчено, даже не начавшись: когда она вошла в гримерную, то первое, что увидела, были чайник с кипятком и чай. Стивен принялся слезно просить ее погадать. Лайла знала, что отказ его жутко разозлит, начнется ссора и все закончится слезами. А потом Стивен тихо скажет, что не может видеть женских слез, и попросит ее уйти. Поэтому Лайла молча уселась за маленький плетеный столик и стала смотреть, как Стивен пьет чай. Его жесты, руки, то, как он берет чашку, едва не разбили ей сердце.

— Мне хочется знать, буду я знаменит или нет, — произнес Стивен. — Впрочем, если нагадаешь сказочное богатство, возражать не стану.

Он встал за ее спиной, положил руки ей на плечи и склонился над ней. Лайла чувствовала, как его дыхание щекочет ей шею. И, даже не глядя на чайные листья, она уже заранее знала, что на дне чашки увидит четырехконечную звезду.

И Лайла сказала ему именно то, что он хотел услышать:

— Я вижу, что у тебя будет все, что ты хотел иметь.

Но когда Стивен на секунду отвернулся, быстро сунула в чашку палец и перемешала чаинки. Лайла по-прежнему не верила в те знаки, читать которые ее научила Хэнни, но придумывать будущее было гораздо легче, особенно когда рядом чувствовалось горячее дыхание любовника. Каждое следующее предсказание было лучше предыдущего. Его дети будут плавать, как рыбы, и в два года уже будут знать алфавит. Лето он будет проводить на своем ледяном заливе, а что касается славы, то имя его останется в веках.

Чтобы ее поддразнить, Стивен бросил на стол доллар, а затем подхватил ее на руки и понес на кушетку. Но, даже лежа в его объятиях, Лайла не могла смотреть ему в глаза. Она глядела на маленькое окошко, затянутое густой черной сеткой. В ту ночь луна была такой огромной, что ее свет проникал даже сквозь сетку, освещая всю комнату. Они занимались любовью, но Лайла чувствовала, как тают ее силы. Лунный свет окутывал ее, словно простыня. Ее кости стали хрупкими, как лед, кожа под ногтями внезапно посинела. И чем сильнее сжимал ее в объятиях Стивен, тем более одинокой она себя чувствовала. Лайла словно улетала куда-то далеко, прочь от земли, туда, где воздух прозрачен и царит вечная зима, где от морозного воздуха болят легкие и слезятся глаза.

Лайла протянула руки — ей захотелось коснуться луны. Чтобы обнять любовника, нужно было выйти из собственного тела. Она видела самое себя: вот она лежит на кушетке рядом со Стивеном. Ее руки и ноги покрыты водяной пеной, рот широко открыт. Глупенький Стивен наверняка думает, что сейчас она находится возле него. Там, высоко в небе, она стала невесомой, ее волосы превратились в перья, такие черные, что было невозможно разглядеть их в ночи. И тогда в нее вошел свет, и она увидела будущее. Оно разворачивалось перед ней клеточка за клеточкой, секунда за секундой. Сначала ей показалось, что она слышит хлопанье крыльев какой-то птицы, но, прислушавшись, поняла, что это стук еще одного сердца.

На следующий день Лайла стояла возле ресторана и ждала, когда он закроется. Войти внутрь, как обычный посетитель, она не рискнула и потому решила, что пойдет за старой гадалкой до самого ее дома. Ночь была холодной, воздух — влажным. Следуя за Хэнни, Лайла старалась держаться на расстоянии примерно одного дома. Она очень боялась, что ее обнаружат и что ей придется просить погадать прямо на улице. Они шли довольно долго, Хэнни петляла по лабиринтам улиц, вышла в Челси, затем спустилась к реке. Мостовые были вымощены булыжником — никто не удосужился их заасфальтировать. Не было видно ни одной машины, не чувствовалось и подземных толчков от проходящих поездов метро. Здесь практически никто не жил: только несколько старушек, таскавших свои пожитки в бумажных мешках или наволочках и обитавших в старых заброшенных домах вместе с одичавшими кошками — быстрыми и вечно голодными охотниками на голубей, которых они подкарауливали на пожарных лестницах.

Когда Лайла окончательно перестала понимать, в каком направлении они идут — на запад или на восток, — Хэнни остановилась возле старого многоквартирного дома и вошла внутрь. Лайла увидела, как в одной из квартир зажегся свет, а в окне показался огромный темно-рыжий кот — не такой, как его одичавшие сородичи. И вскоре — Лайла была в этом уверена — в воздухе разнесся аромат свежеиспеченного хлеба. Стоя на улице, Лайла попыталась представить себе, что было бы, если бы она вошла в дом: внутри тепло и тихо, на столе — хлеб, масло и чай. Здесь можно проспать всю ночь и не услышать даже дуновения ветерка. А если здесь спрятаться, то никто не найдет тебя до тех пор, пока ты сам этого не захочешь.

Лайла вспомнила свою мать и свою комнату, где жила с рождения. Хэнни наверняка ждет, что она постучит в ее дверь, но Лайла внезапно почувствовала острую тоску по дому. Она запаниковала и бросилась бежать. Было уже темно, небо на горизонте стало пурпурным, и Лайле казалось, что из дома доносятся какие-то странные звуки, словно птица пытается вырваться из силков. Лайла боялась заблудиться и все же бежала не останавливаясь. Вскоре послышался гул проезжающих автобусов, и Лайла обнаружила, что смотрит вверх, на звезды, которые привели ее на Десятую авеню.