Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

Эстер была картлийской еврейкой — упрямой, хоть кол на голове теши, и правдолюбивой. Она решила проверить Эфроса и на другой день незаметно последовала за Бачевой. Напротив дома Тинати она спряталась за инжировым деревом, растопырившим свои ветви на самом пригорке. Впрочем, прятаться не было никакой нужды, дом Тинати с дубом перед ним стояли внизу, а инжировое дерево — на небольшом холме, и вся окрестность лежала перед Эстер как на ладони.

Когда пришло время полдника, Тинати, Ушу и Бачева вышли из дома, заливаясь смехом, сели на коней. Эстер, не замечанная никем, последовала за молодыми людьми. Бачева и Ушу смеялись не переставая. Эстер хорошо был знаком этот смех Бачевы — она смеялась так, когда чувствовала себя счастливой. Молодежь расположилась на поляне, покрытой сочной муравой, а Эстер устроилась в тени дуба. Невеселые мысли проносились у нее в голове: когда трое молодых людей встречаются друг с другом и из этих троих один юноша и две девушки, то одну из них этот юноша, с одной из них… Что за жуткие мысли лезут в голову пестуньи?! Одна из этих двушек не равнодушна к парню… Но кто из них? Будь это Тинати, зачем Бачеве каждый день ездить к ней? Да, она любит Тинати, предана ей, но… Нет, не стала бы она гостить у нее каждый день… Это могло бы не понравиться парню… Выходит, Бачева и этот юноша… Ну конечно, об этом говорит заливистый смех Бачевы, ее сияющий взгляд! По ее взгляду видно, что она избранница, а грусть в глазах Тинати говорит об обратном. Да это так, это любому ясно, не только умудренной жизненным опытом Эстер, но и зеленому юнцу. Что делать? Что предпринять? Это же позор! Дочь Занкана Зорабабели и сын грузинского вельможи… Эстер прекрасно помнит, с каким презрением смотрело население Петхаина на дочь хромого Шабата, когда она полюбила христианина, аробщика Вано. Тот тоже без памяти влюбился в нее, но его семья не пожелала Малку — почему иудейка должна быть нашей снохой. И черноокая юная Малка бросилась в Куру — такую мутную, бурную Куру, что не нашлось смельчака, который осмелился бы кинуться ей на помощь. А парень пристрастился к опиуму и стал его жертвой. Все это произошло в течение года, и история Малки осталась для жителей Петхаина как суровый урок, как предостережение.

Опечаленная, Эстер сидела под дубом, в отчаянии ломая голову, что сказать Занкану. Да и что она могла сказать — ей нет оправдания. Эстер виновата перед Богом и перед Занканом с Иохабед. Она заслужила быть забитой камнями! Потому и нет у нее сил подняться?! Солнце уже зашло, сумерки опустились на землю, но Эстер все не может встать и пойти домой. Ей, конечно, не было известно, что сказал как-то отец Ушу, член царского дарбази, вельможа Саурмаг, а то бы… А вот что он сказал: «Мне только этого не хватало, чтобы иудейка вошла невесткой в мой дом!» Саурмаг всегда говорил то, что думал, и всегда делал то, что говорил. «Она может быть очень хорошей, но она еврейка, и конец!» Эти слова Саурмага несли отраду сердцу Тинати, как шумный дождь всходам пшеницы. Тинати — неторопливой, выжидающей, оставалось уповать лишь на это. Она была уверена, эта юная девушка, которой только-только исполнилось шестнадцать: «Покрутятся, помечутся, туда кинутся, сюда, а… ложка все равно в моей миске окажется». Это не было похоже на мысли шестнадцатилетней девочки, но трезвая оценка ситуации, умение разумно все взвесить, наверное, передались ей от отца Луарсаба Абулатисдзе.

Как-то вечером, когда они втроем сидели на балконе, Тинати с улыбкой как бы между прочим произнесла:

— Слышали, что заявил Саурмаг, твой отец? — Она повернулась к Ушу. — Эта гурия не войдет в мою семью.

— Нет, не слышал, — отозвался Ушу и тут же добавил: — А что другое мог сказать Саурмаг?

Казалось бы, разговор на этом должен был закончиться. Ну что могла сказать Бачева, самое большее, у нее погрустнели бы глаза, но это не устраивало Тинати, потому она продолжала:

— Так что, моя Баче, либо ты должна забыть Ушу, либо принять христианство. — Она улыбнулась, но услышала от Бачевы в ответ такое, что улыбка замерзла у нее не губах.

— А ты, пожалуй, права! Ну и что тут такого?!

— Что?! Ты действительно примешь христианство? — от волнения у Тинати пересохло во рту, и ей трудно стало говорить.

— А что тут такого? — повторила Бачева. — Разве не от нас, евреев, пошло христианство? Так я слышала. — Бачева была так искренна, так непосредственна, что потрясенная Тинати подумала: «Неужели она сделает это? Иудеи ведь так просто не изменяют своей вере!»

Опустив голову, Ушу слушал разговор Тинати и Бачевы, и сердце его полнилось радостью.

Неожиданно Бачева со словами — «Уже стемнело» — вскочила, вмиг сбежала вниз по лестнице и стремительно вышла со двора. Только она закрыла за собой калитку, как с улицы донеслись странные возгласы. А затем вдруг все перекрыл крик Бачевы. Она звала на помощь.

— Бачева! — нервно вскрикнула Тинати. Она бросилась к стене, схватила кинжал и сбежала во двор, кликнув по дороге слуг. Она даже опередила Ушу, который нагнал ее у калитки. На пыльной улице никого не было видно.

— Бачева звала на помощь, это была она! — Голос у Тинати дрожал от волнения. Под дубом кто-то застонал. Ушу бросился на стон — это был Эфро, из бедра у него шла кровь.

— Что случилось? Что случилось? — воскликнула Тинати.

— Ее похитили разбойники, потащили к Куре, — с трудом выговорил Эфро.

— Коня! — крикнул Ушу.

— Коня, быстро! — эхом отозвалась Тинати.

Когда она вскочила на свою лошадь, копыта коня Ушу уже высекали искры на дороге. Но Гванца Тинати была очень резвой и вскоре догнала Ушу.

Ушу нагнал похитителей у парома, который уже отходил от берега. Пришпорив коня, Ушу влетел на паром, на ходу стегнув плетью разбойника, схватившегося обеими руками за весло. Разбойник не дрогнул — выхватил кинжал и уже занес его над головой, чтобы всадить в Ушу, как случилось нечто неожиданное — Гванца в прыжке легко преодолела расстояние от берега до парома, и Тинати с воплем «Ты что делаешь, несчастный?!» так ударила бандита по руке, что чуть не отсекла ее. Тем временем подоспели и слуги Ушу. Они быстро управились с остальными двумя разбойниками. Спустя несколько минут все трое валялись на полу. Тот, что был с веслом и получил удар от Тинати, истекал кровью, а его приятель был ранен в бедро. Тут же находилась Бачева со связанными руками и ногами и заткнутым ртом. Увидев Ушу, она заплакала — то были счастливые слезы человека, не разочаровавшегося в своих надеждах. Ей развязали руки и ноги, а марлю, которой был завязан рот, она сорвала сама и бросилась к Ушу. Впервые обняла того, кто был непременным участником ее девичьих снов. В пылу радости даже не почувствовала жара щек Ушу и тепла его рук. Прижимая его к себе, бормотала: «Как ты, Ушу, тебя не ранили, ты в порядке?» А Ушу, ощутившему жар груди Бачевы, показалось, что земля поплыла у него под ногами. Тинати медленно, тяжело ступая, покинула паром и стала дожидаться влюбленных на берегу.

Один из трех разбойников, напавших на Бачеву, оказался сыном некогда состоятельного еврея Иошуа Шалелашвили — Эудой. Именно его ранила в руку Тинати.