Самая младшая - Лариса Романовская

– Ну что за девчонка такая противная выросла? Тебе сколько говорили, не мешай папе, он после работы выжатый.

– Я не сплю.

– Мы со злом боремся, – веско говорит Полина. Пусть папа не отвлекается, у них тут важный разговор.

– Да вижу я! Слава, шпингалет на кухне заело, и бачок в туалете подтекает. Как Галактику спасешь, посмотри, будь любезен.

– Уже, – обещает папа Стаськиным тоном. И косится на экран, где скачут непобежденные монстры. – А мне тут ребенок Полина гражданскую позицию изволят высказать.

– Она и к тебе с собаками своими полезла? – Бабушка смотрит на папу: – Что скажешь?

– Когда митинг?

– В субботу на Пушкинской площади! – Полина слегка подпрыгивает на мягком матрасе.

– В субботу с утра, – перебивает бабушка: – А у меня мальчики и девочки. Туда Стас едет, но он с этой своей… Ты бы, кстати, с ним поговорил. Мало нам одной шантрапы, сейчас еще один тоже отчебучит. Поговори со Стаськой! И шпингалет посмотри!

– Уже, – снова обещает папа: – Со всеми поговорю, всех на митинг отвезу, всех монстров урою, никого не обижу. Антонина Петровна, там кофе не остался?

– Мы поедем? Поедем? Поедем? – Полина забирается на матрас с ногами и прыгает на нем, как на батуте.

– Я тебе новый сварю, – бабушка смотрит в папин планшет: – А это что за тля зеленая? Ты ее чем бьешь-то? Из гранатомета?

– Файерболами.

Папа направляет вспышку-блямбу на то чудовище, которое бабушка назвала тлей. Ох и противное оно! Наверное, именно так и выглядят догхантеры. Точнее – их души.

– Ребенок Полина, имей в виду, разбужу оперативно. Чтобы собрались как бригада на вызов. Ясно?

– Да я к вам поднимусь, Полинку разбужу, – бабушка все смотрит в планшетку: – А вот этот-то что полез? Ты чего ворон ловишь, он же тебя сейчас сожрет!

Сплетенные ладошки на бабушкиной заколке аплодируют. Тоже поддерживают папу. Над верхней губой у бабушки все еще видны кофейные усики. Ну точно как грим. Но не в театре – в цирке. Баба Тоня там работала главным дрессировщиком всех чудовищ. Они были не злые, а просто хищные. Таких не надо убивать. После представления чудовища попрятались обратно в компьютерную игру.

На митинге все сперва стоят в очереди у металлоискателя, как перед началом елочного спектакля. Только тут вместо контролеров дежурят женщины в зеленых майках, надетых поверх курток. Они не билеты проверяют, а раздают ленточки, тоже зеленые. Можно на руку повязать, как Полина. Или на пуговицу куртки, как папа. И идти дальше, в толпу.

Те, кто пришел с плакатами, достают плакаты. Некоторые – игрушечных собак. Их, оказывается, можно было взять с собой. Но Стаська про это не дочитал и никому не сказал. Поэтому Полина просто стоит под прозрачным зонтиком посреди клумбы, слушает, как чихает микрофон. Это как на линейке первого сентября. Только тут говорят не про учебу, а о том, что собак надо беречь. Полина тоже хочет в микрофон сказать, но нельзя: все выступления согласованы, папа уже спрашивал.

Дождь какой-то липкий. У Полины на руке ленточка намокла, стала темной и холодной. У папы с кепки капли свисают, как сосульки с крыши. Полина пробует поднять то одну ногу, то другую. Но в клумбе раскисшая земля, и на сапоги такие огромные комья налипли. Получились прямо копыта. Потому что Полина на самом деле немного лошадь. Девочка-единорог…

Справа стоит женщина с плакатом: там наклеена фотография собаки и черный бантик. Плакат обмотан целлофаном, видно плохо. Слева – люди без плаката. Они сперва вдвоем под зонтиком стояли, а потом рядом оказалась старушка с палочкой, но без зонтика. И они ее к себе забрали, чтобы не мокла. А впереди тоже плакат. Что там написано, Полина не знает. Но на задней стороне плаката кусок обоев, фиолетовые цветы и золотые лодки. Полина их уже пересчитала – семь лодок и пять цветов. А в микрофон все говорили…

– Пап, а когда мы будем бороться и спасать? Нам что-нибудь дадут, чтобы сражаться?

– Шарики вроде обещали… – Папа вытягивает шею, смотрит вперед. Полина видит только куртки, зонтики и чужие сапоги, которые засасываются в клумбу, как в болото.

– А бороться как? Мы должны ходить и за собаками следить, чтобы они не съели отраву?

– Вроде того, да, – папа вытащил из кармана мобильник. Он до Стаса хочет дозвониться. Полина и забыла, что Стаська со своей Дашей и маминой фотокамерой тоже где-то здесь. Они, оказывается, там, где полицейские автобусы. Сейчас пару кадров сделают и придут.

– Папа, а когда шарики нам дадут, что потом будет?

– Мы их отпустим, и они полетят.

Полина смотрит сквозь прозрачный зонтик. Небо получается ярко-розовым, как в мульте. А если высунуть голову наружу, то небо грязно-серое и плотное от дождя. Если бы Полина была шариком, она бы не согласилась туда лететь.

– Ты не голодная? – Папа показывает туда, где сквозь дождь горят буквы вывески.

Они такие яркие и желтые, что прямо похожи на картошку фри. Там тепло и вкусно, музыка играет. Можно взять картошку, колу, мороженое, те кусочки курицы, которые надо макать в соус…

– Пошли греться, ребенок Полина?

– Я потерплю. – Она пробует вытащить из клумбы левый сапог. Надо и правый вытащить побыстрее. А то вдруг их прямо сейчас позовут сражаться. Придется бежать, а она вот в клумбе застряла.

– Молодец, – вздыхает папа и смахивает с телефона дождь.

Никто так и не пошел воевать со злом, а запуск зеленых шариков отменили из-за дождя. Теперь к спинке Полининого стула привязаны сразу четыре шара. Они тоже устали на митинге, хотят домой. Полина сопит через соломинку: у нее молочный коктейль давно кончился, и даже лед растаял. А папа все разговаривает со Стаськой и его Дашей. Стаська крутит в пальцах обертку, сложенную сперва полоской, а потом колечком, и спорит с папой. А Даша тоже сопит в трубочку от коктейля.

Сперва про догхантеров говорили, а потом начали скучное, про смысл жизни. Полина уже успела переплести ленточки на шариках, сходить в туалет, потом еще раз сходить – покорчить рожи перед зеркалом. Там освещение такое, что у Полины белки глаз светятся, а кожа загорелая, и родинку-«вишню» почти не видно. Полина там крутилась, пока одна пожилая женщина не обозвала ее обезьяной. Пришлось идти обратно.

На сапогах уже грязь высохла и начала отваливаться, как чешуя у дракона. А папа все разговаривает. Мимо проходит кто-то с подносом, задевает Полинин стул. Самый большой зеленый шарик касается макушки, гладит ее, чтобы Полина не злилась. Этот шарик почти прыгает, а остальные три, наверное, стесняются.

– Они будут плакатами размахивать, а собаки как гибли, так и… Думаешь, от того, что мы эту бумажку подписали, что-нибудь изменится? – возмущается Стас.